Сибирские огни, 2019, № 6

Так, молча, и допил чай, вышел на улицу. Сошел с крылечка, поднял голову к небу. Ах, хороший занимался денек! Такой уж светлый, такой благостный... И чего ей, заразе, надо?.. В хороший дом пришла. Мужик не пьет, не бьет. Становись к плите, свари щей, а потом рисуй, сколько твоей душеньке угодно. Душенька-то вот только... больная. И признайся себе, Михалыч: залечить ее раны тебе не под силу. Тут какое-то особое снадобье требуется, а ты его рецепта не знаешь. Оглянулся — а она уже стоит на крыльце со своим драным чемода- нишкой. Стоит и стоит. И чего медлит? Вышла — так иди, не дли муку. —Михаил... можно я напоследок водички из твоего колодца попью? Как и в тот, в первый раз, он сказал: — Чего же нельзя? Для того и сделано. Пошли в огород. Звякая цепкой, Михалыч опустил и вынул ведро. Она зачерпнула кружкой. — Хорошая у тебя вода, Михаил. И вот это «Михаил», сказанное дважды, так резануло по сердцу, что он вдруг разозлился и пошел на грубость: — Хорошая, говоришь? Ты могла бы каждый день ее пить. Вместо белой-то отравы. И отвернулся. А когда обернулся, увидел, что она уходит прочь. И опять его реза- нуло чувство, которому он и названья не знал. Боль? Жалость? Одино- кость? Все вместе... Стало трудно дышать. Сделав над собой усилие, он все же набрал в грудь воздуха и выдо- хнул в два приема: — Ми... лана... Она замедлила шаг. — Не уходи... Ты мне вернула... имя. Кто еще и когда назовет меня Михаилом?