Сибирские огни, 2019, № 6

4 ИГОРЬ КОРНИЕНКО ЧЕРНОЕ И КРАСНОЕ Теперь привычка вернулась: отец бубнил снова. Громко разговаривал сам с собой, спорил, ругался, кричал. Плакал. Ненавидел. Не сразу пришло это чувство. Мизантропия, презрение, жажда ме- сти. Отец желал смерти всем. Начиная с сорок, трещащих без конца под окном, и плешивых собак. Он и не думал, что возможно так ненавидеть. До дрожи в пальцах изводиться мыслью придушить любого, кто скажет, что он не должен так изводиться. Что жизнь продолжается. —Да, — говорит отец, — скажи мне сейчас, чтобы я успокоился или прекратил поиски, — и я зубами вырву кадык у тебя из глотки. Буду бить ногами. Буду крушить. Убивать. Окно бывшей спальни — его наблюдательный пункт в квартире на втором этаже кирпичного дома рядом со школой. Напротив железная до- рога, по которой мотаются составы с грузами для заработавшего цемент- ного завода; дальше лесок с гнездом сорок. Направо развилка. Дорога раздваивается куриной дужкой, отрезая островок — горсть старых дере- вянных стаек и гаражей, отдельную от поселка республику, прозванную поселковыми Аляской. Всё как на ладони. Летом не спрятаться от любо- пытных глаз, глядящих из настежь распахнутых окон, с забитых старика- ми и пьяной молодежью скамеек... Дни растворились в том дне. Его он помнит до секунды, до черточ- ки, до капли, до вздоха. Зато не может вспомнить, чт о ел вчера и ел ли вообще. Перечитывает страничку в паспорте, ту, что с графой «дети». Снова и снова — про себя и вслух. Как молитву. Мать слезно уговаривала сходить в церковь, начать молиться и этим спасаться. — Надо приходить в норму, — говорила. — В себя. Он сжимал кулаки до кровавых отметин на ладонях. — Я услышал, мама, — отвечал. —Достаточно уже одной молящей- ся сумасшедшей. — Ты так о Люде? О жене? Мать твоего ребенка, между прочим... Всхлипывания переходят в плач. Сейчас все заканчивается так. Сле- зами. Первые дни после последнего дня Павел пытался не отдаляться от жены. Вместе переживать трагедию. Людмила же решила отходить от беды сама — повязав голову косынкой и пропадая с рассвета до заката в церкви Святой Троицы на другом конце города. — Молитвами отмолим доченьку, — шептала она и крестилась. И больше не делила с ним постель, начала соблюдать посты и все церковные праздники и даже порывалась дать обет молчания. — Это моя жертва (она перестала называть его по имени, заметил Павел), я отдам свой голос и буду молиться о спасении души дочки. Она повторяла и повторяла про спасение души, а он с трудом сдер- живался, чтобы не ударить. — Наша дочь жива, — твердо сжимая зубы. — Свою душу спасай! — Если бы и ты к Богу обратился, было бы намного быстрее...