Сибирские огни, 2019, № 6

Вовка заулыбался, а она продолжала: —Вот нынче шаньги к вечеру печь буду... Уж на шаньги-то придешь, поди? Вовка кивнул. — Вот с делами дома управишься и приходи. Тама надо дров под- колоть, да и кряжи распилить. — Без проблем! — Вовка оживился. — А че, за дровами когда по- едем? — Так ты ж не ходишь — губы надул! Давно б уж съездили за имя. — Ну тогда в субботу и поедем, — деловито сказал Вовка. — В субботу так в субботу. Ты ж у нас мужик-то, ты и решай! * * * Ошиблась Светка, когда предположила, что уволит бабка Вовку из писарей. Поначалу старуха ему малость не доверяла, письма разглядыва- ла да слова считала, но очень скоро все вернулось на круги своя. — Вот школу-то кончишь, в город учиться поедешь — бабке-то ве- сточку хоть пошлешь? — прищурившись, как-то спросила Любава Ефи- мовна взрослеющего внука. — Конечно! Слово даю! — утвердительно кивнул он, и она расплы- лась в счастливой улыбке. Не удалось Вовке сдержать свое обещание. Умерла Любава Ефи- мовна в аккурат через месяц после его семнадцатилетия, перед самыми выпускными экзаменами в школе... Ничто не объединяет людей так крепко, как общее горе. Вот и по смерти Любавы Ефимовны съехались дети ее: к похоронам — ближние, а уж к девятому дню из дальних краев подъехали... Наполнился дом шу- мом, смехом, воспоминаниями — больше добрыми, ведь чего дурное по- минать: «В жизни всяко быват! Чего век былье ворошить?..» После сорокового дня, когда Вовка уже отбыл в город поступать в институт, принялись и дочери разъезжаться. Каждая взяла из мате- ринского дома вещицу на память да письма свои, матерью сбереженные. В глубине старинного сундука среди прочих важных вещей и бумаг, на самом донце, хранилось и разглаженное утюгом, писанное Вовкой раз- машисто и гневно, то самое письмецо...