Сибирские огни, 2018, № 4

93 ВЛАДИМИР ЗЛОБИН КАК СКРИПИТ ГОРОХ В этот момент, даже если дело касалось не обеда, а полива грядок или похода в магазин, Юра четко осознавал, чт о его раздражало в обще- нии с бабушкой. Лидия Михайловна не слушала того, что ей говорят, хотя по возрасту и состоянию здоровья должна была слушать. Просто из со- ображений здравого смысла. Для собственного покоя и самосохранения. Для удобства, в конце-то концов. А она не слушала! И переспрашивала, переспрашивала, задавала вопрос за вопросом, поучала, поучала, поуча- ла... Оба знали, что готовить будет Юра и можно отказаться от надоев- шего ритуала, но отказа не следовало, потому что это был не просто совет, а остаток постаревшей власти, которой Лидия Михайловна когда-то об- ладала над своими детьми и внуком. — Понял, где горошек? Там, в правом отделении буфета... или в ле- вом? Я не помню. В общем, сам разберешься. Не маленький. Стоило большого труда удержаться и не нагрубить. — Ну че ты злишься? — в противном случае спрашивала старушка, и было невозможно не простить ее, видя искривившиеся в обиде губы. Да и «че», так не шедшее к ее интеллигентской природе, звучало живо, опре- деленно: оно четко выражало действительную большую обиду, и Юра мгновенно остывал. — Прости меня, я не хотел, — извинялся он. — И ты меня прости. Совсем я из ума выжила. К сожалению, признание ошибок не всегда приводит к работе над ними. Все повторялось снова и снова. Дни шли медленно, никак не желая приближать сентябрь, когда холода вынудят переселить бабушку с дачи. Юра желал сентября больше подсолнухов, больше листвы, больше солн- ца — он хотел сентябрь, как хотят девушку, хотел на учебу, хотел семи- наров, хотел подряд четыре лекции с гнусавым профессором, лишь бы не отвечать на одни и те же вопросы про горошек и не смотреть каждое утро в опухшее бледно-желтое лицо без глаз. «В сущности, — рассуждал Юра, — ничего особенного не проис- ходит. Все просто прекрасно. Человеку уже за восемьдесят, а он читает сложные романы, сносит тяготы дачной жизни, шутит. А эти вопросы, поучения, контроль... Ну подумаешь! Это же не сумасшествие. Не овоща ведь на меня повесили. Но я все равно злюсь. Я злюсь каждый день. Я злюсь на нее. Злюсь на себя. Злюсь на Васю. Сегодня я ударил ку- лаком по столу, хотя мог бы не бить. Но мне почему-то нужен был этот удар. Он как будто должен был выразить что-то, чего я сам не понимаю. Я люблю бабушку, я ухаживаю за ней и готов делать это до самого конца. Мне не сложно... но при этом так трудно!» Юра засыпал с клятвенным обещанием быть терпимей и дружелюб- ней. Но утром он неправильно подскакивал с дивана, тот орал, как будто его пырнули ножом, и сквозь дверь снова пробивалось эхо: — Ты уже встал? Вопрос, которого не требовалось задавать и который не требовал ответа, в этот раз привел Юру в бешенство. В нем слышалось скрытое издевательство. Загвоздка была в «уже». Почему нельзя спросить без этого чертова «уже»?! За «уже» скрывалась слежка, наблюдение, под-