Сибирские огни, 2018, № 4

36 ГЕННАДИЙ БАШКУЕВ ЧЕМОДАН ИЗ ХАЙЛАРА Шапочка от куклы-нингё Я вышел из маминого животика. И сразу, как Геракл, совершил под- виг. Неудачное начало, знаю. Сейчас даже дети «6+» не верят, что их нашли в капусте или их принес в клюве разносчик пиццы (аисты в наших краях не водятся). И в школе, кажется, просвещают. Говорят немысли- мые в прежнее время вещи. Прежде пионерам глубже пестиков-тычинок знать не полагалось. Ни на пестик. Теперь о подвиге. Помню, мама, отвечая на мой вопрос, правду ли болтает во дворе ры- жий Ренат, двоечник, силач, хулиган, короче, отличный пацан, — начала путаться в показаниях. Сначала: вроде бы меня нашел участковый уполно- моченный в партии конфискованной капусты из ларька «Фрукты-овощи». Потом, теребя клеенку кухонного стола, выдавила, не смотря в глаза: — Ты знаешь, сынок… Мама сделала трагическую паузу. Я перестал хлебать компот. — Ты вышел из маминого животика… И покраснела, что пионерский галстук. Врать мама не умела. Она что-то еще лепетала на троечку, словно ее врасплох вызвали к доске. Я хотел успокоить маму, что все давно знаю. Как-никак перешел в четвертый класс. Достаточно зайти в школьный туалет, чтобы понять из правдивых рисунков на стене и энергичных подписей к ним, откуда берутся дети. Да и на улице просветителей без Ренатов хватало. Но во- время прикусил язык. Успокоившись валокордином, мама дала следующее признательное показание: —…и родился недоношенным, семимесячным. Минуточку. Выходит, я — недоносок?! Здрасте вам с кисточкой и косточкой из компота, которой я при вновь открывшемся обстоятель- стве чуть не подавился. В точности неизвестно, сколько я весил, выйдя в свет, но гирька весов стронулась лишь после вторичного завешивания синенького тель- ца и едва одолела первое деление. «Не жилец», — шептались нянечки родильного отделения. Мама притворилась спящей и слышала приговор. Если бы нянечки были японскими, они бы сказали: нингё. Дословно — игрушечный человек. Проще — кукла. Тогда не было кювезов. Мне был уготован кювет дороги жизни. При любом исходе заявляю в письменном виде, что уже одним фак- том явления в мир я совершил подвиг. Причем не отходя от места рож- дения. Человечество я вряд ли осчастливил, зато сделал таковым одного человека. И этого вполне достаточно. Мама была сердечницей, заядлым гипертоником. Значение слова «стенокардия» я узнал прежде правильного ударения в слове «писать» (не в стол — в горшок). Без отрыва от груди. Правда, долгое время, даже уже будучи октябренком, считал, что в плохую погоду маму душили стены. Вот вам и стенокардия. Возможно, так оно и было. Запах лекарств сопро- вождал меня с пеленок, заглушая кислый дух описанных ранее пеленок.