Сибирские огни, 2018, № 4

28 ГЕННАДИЙ БАШКУЕВ ЧЕМОДАН ИЗ ХАЙЛАРА Широкоскулое его лицо выражало работу мысли. Я процедил, что круглый предмет — память о матери. Довод подействовал. Шарик внесли в опись. И все равно, маясь в обезьяннике, я беспокоился, что последний уце- левший шарик укатают в химическую лабораторию, где подвергнут инк- визиторским пыткам кислотой. Но шарик вернули. На часах дежурной части было за полночь. Зашнуровывая ботинки перед окошком, уловил запах душистого мыла. Потом увидел женские ботильоны. Они несмело придвинулись. Острые головки ботиков были в пыли. Я ощутил фантомную боль в паху. Медленно поднял голову. Голова была тяжелой. Передо мной стояла смущенная хозяйка пинчера. Чего-то в ней не хватало. Она улыбнулась, не размыкая губ. — Извините. — Поправила прядь, выбившуюся из-под вязаной шапочки. — Я не вызывала милицию. Это соседи… Из-за стеклянной перегородки выкрикнули мою фамилию и чью-то еще. — К товарищу капитану. Оба! — сказали как приказали. В кабинете позади дежурки сидел капитан с мятыми погонами. На щеке у него отпечатался след от кобуры. — Да-а, — пробежал глазами листок капитан, — тут на вас, граж- данин, понаписали…Типа, покушение на убийство. И две подписи. При- людно душил, угрожал, сукой обзывал… Так, Наталья Петровна? — Сука — это моя собака, да, милый? — развернулась ко мне по- терпевшая с заговорщицким видом. Я промычал. Милым меня в этой жизни называла только мама. Офицер хмыкнул. — И вообще он мой… ну, как это… хахаль, вот! — покраснела и поправила шапочку. — Мы просто поспорили немножко… про аборт. Теперь хмыкнул я. — Суки, хахали, кобели… И когда это все абортируется? — вперил взор куда-то выше нас капитан. Подавил веки. — Короче! Претензий не имеете? Прочитайте и распишитесь. Когда мы вышли из отдела милиции, сияла ущербная луна. На ней темнели фиолетовые пятна, похожие на окрас Дины. Вот чего не хватало! Точнее, кого. — А собака где? — спросил я и поднял воротник куртки. — Дина дома. Она умница. — Ага, собаки умницы, это мы дураки. — Просто люди не умеют любить. А они умеют, — вздохнула жен- щина. В ночи пролегла тонкая нить понимания. Она пунктирно убегала вдоль улицы гирляндой иллюминации к высотным домам, где неоном горела реклама. По пустым улицам, шелестя шинами, колесили редкие авто. Темнота черной кошкой, электризуя волосы на макушке, вытягивала из меня головную боль. Мимо медленно катило такси — со скоростью предложения. Таксист был уверен, что уж эта влюбленная парочка с разбегу плюхнется на за-