Сибирские огни, 2018, № 4

27 ГЕННАДИЙ БАШКУЕВ ЧЕМОДАН ИЗ ХАЙЛАРА — Да? Небось, думаете, что я питаюсь собачьим кормом, девушка? — За девушку, конечно, спасибо, — медленно сказала старая де- ва. — Да успокойтесь вы, сядьте… Выход есть. — Ну? — присел я на скамью. — Где выход? — Прямой выход. Через толстую кишку. У собак он еще прямее, — засмеялась хозяйка собаки и помолодела на глазах. — Вы что же, издеваетесь? Предлагаете копаться в собачьем дерь- ме?! И тут я начал трясти женщину за плечи, как облепиху по перво- му морозцу. Кажется, при этом не совсем прилично выражался, точно не помню. Хотя слово «сука» можно трактовать двояко. Низко забрехал пинчер, натягивая поводок. Внезапно я ощутил боль в паху и разжал пальцы. Собаки пинаться не умеют. Лягаются лишь недо- крашенные лошади деда Исты, недовольные окрасом, да люди. Выходит, эта стерва меня пнула! Я заново потряс оппонентку. Ее шапочка упала. Упал и я, сбитый с ног ударом мощных лап. Сука ярилась на поводке, вращая зрачками, что кобыла. Кабы поводок был длиннее сантиметров на двадцать, она бы сомкнула клыки на моем горле. Собака даже не лая- ла, а хрипела, удушенная ошейником, тянулась ко мне драконьей пастью, грозя вырвать скамеечную доску. От красных десен и клыков до самой земли тянулась жемчужная нить слюны. Я отполз, встал, отряхнулся, стараясь не терять достоинства. Муж- ского. Народ же кругом. И тут меня с двух сторон повязали менты. Наручников тогда милиции не выдавали. Так что держали меня за локти крепко, как японский патруль. Ментов, очевидно, вызвали сто- ронние наблюдатели. Говорят, мы орали на весь двор. Будто лаялись. Подали экипаж в сто лошадиных сил. Я торчал, сплющенный, в уз- ком багажном отсеке патрульного «уазика». На поворотах на меня падал пьяный до невменяемости амбал-визави. Дышать было нечем. Наконец, очумев, я нашел выход: уперся ногами в грудь амбалу, зафиксировав его вертикально, так что на виражах болталась только его квадратная башка. …Дверь скрипнула — я очнулся с ужасающей головной болью. И обнаружил, что дремал на цементном полу. Нос заложило. Ныла шея и затылок. От амбре амбала спасал лишь насморк. — Эй, дебошир, на выход с вещами, — зевнул сержант, звякнул связкой ключей. Я перешагнул через храпящего в темнеющей лужице громилу. Из ве- щей у меня были только нефритовые шарики. Были… Уцелевший после собачьей пасти шарик вместе с двумястами рублями и шнурками от боти- нок изъяли перед тем, как водворить в ментовский обезьянник — что-то вроде звериного вольера без единой скамьи. Сержант тогда с подозрением повертел в руке нефритовое ядрышко. Сунул под свет настольной лампы: — Это чего? Не наркота, не взрывчатое? — Это нефрит, семейная реликвия…Артефакт, ясно? — просипел я. — Поматюгайся тут еще, приобщу… Хм, вроде не пьян… А чего оно в мешочке? Может, в химлабораторию сдать? — постучал шариком о стол дежурный.