Сибирские огни, 2018, № 4

12 ГЕННАДИЙ БАШКУЕВ ЧЕМОДАН ИЗ ХАЙЛАРА Лошаденка под Маней была худая, ее без труда поймали монголь- ские пограничники. Монгольские цирики не были злыми. Они смеялись, вспоминала Маня, глядя на издохшую лошаденку, но все равно бросили нарушительницу в кутузку. А там уже томился муж. Кутузка представля- ла из себя яму. Яма мигом их примирила. Монголы надавали супругам тумаков, вернули мужнину лошадь и отобрали заводную (мешки не тронули), выгнали из кутузки и сказали, чтобы те двигались на север — в СССР. На рассвете они пошли по сте- пи, ведя под уздцы лошадь, одну на двоих, озаренные, крепко держась за руки… У мамы была еще сестра Дарья. Она вышла замуж за монгола, ко- сящего под китайца, или за китайца, косящего под корейца, и после япон- ского вторжения спешно откочевала вместе с мужем вглубь материкового Китая. Далее ее следы теряются. Или я теряю нити моей родни с мате- ринской стороны, угодившей в крутой замес теста, раскатанного стальной скалкой госпожи Клио. Ее кулинарное умение — смешивать в одном со- суде высокое и низкое, трагедию и фарс во времена, когда жизнь челове- ческая не стоила и чашки риса, — мы еще увидим далее. А пока я хочу скорее проскочить полустанок КВЖД, чтобы детально рассмотреть со- держимое чемодана из Хайлара. Понятно, далеко не все хайларцы устремились в СССР. С участ- никами и попутчиками белого движения — колчаковцами, семеновцами, унгерновцами — дело обстояло предельно ясно. Ловить им в стране по- бедившего пролетариата было нечего: их самих переловили бы за первым углом, что тарбаганов на шкурки, и поставили перед фактом. В смыс- ле — перед стенкой. Но и людей невнятного политического колера, се- ро-буро-желтых в красную крапинку, как моя бабушка Елена и ее муж Иста, неразборчиво мазали в свинцовый цвет. В казенный цвет учрежде- ний тех лет, замков, запоров, стен и застенков. Дальше всех убежал — и от японцев, и от большевиков — дед Хам- ну. Оставшись в Хайларе единственным из нашего рода, он продал да- реного коня и позвал на прощальную пирушку половину улицы (другая половина бежала). Стол ломился от яств, мяса и кишок забитого барана. Соседи, как полагается, на все лады хвалили хозяина. Впалые щеки деда Хамну лоснились от кровяной колбасы, потрохов, молочной водки, жира и не менее жирных славословий. По его лицу блуждала заговорщицкая улыбка. Виновник торжества встал, пукнул, промочил водкой глотку для смазки… И под восторженные крики проглотил длинную полоску жира. Засим захрипел и упал под стол. Замертво. Хитромудрый дед Хамну! И в тюрьму не сел, и мясо с водкой съел. По древнему обычаю. Таким пиром в старину провожали стариков, став- ших обузой. Сочетали приятное с общеполезным. Рекомендую, если жизнь припрет к стенке. Участники застолья подняли теплый труп, отряхнули, усадили в де- ревянное кресло. Тело примотали к спинке сыромятной бечевой. Ве- селье и тосты продолжились. Гости обращались к хозяину как к жи- вому.