Сибирские огни, 2018, № 4

чается закричать, то нужно извиниться. Иначе он порвется от накопив- шейся злобы. Или эта злоба порвет кого-то еще. Он посмотрел на небо. Там было хорошо. Юра вернулся в дом с пригоршней гороха. Он аккуратно выложил его на стол. Горох все равно раскатился, подмяв скомканные обертки. Ли- дия Михайловна успела наесться конфет. — Вот, горох поспел. Держи. И это, извини меня... Я не хотел тебя обидеть. Это я просто реагирую неправильно. — И ты меня прости, заюшка! — Бабушка взяла в руки стручок. — Ну какая красота! — Кушай на здоровье. Лидия Михайловна, как всегда внимательно, посмотрела на Юру, затем на горох и, хорошо все обдумав, спросила: — Это ты собрал? — Ну а кто ж еще? —Юра плюхнулся на диван. Тот смолчал. — А у нас был горох? — удивилась бабушка, задумчиво перебирая его пальцами. — Да! — вздохнул Юра. — У нас был горох, я его сажал, и я его собрал. — Че ты злишься? — И это «че» опять было обиженным, интелли- гентским. — Да ничего! Вопросы эти... — А ты сам поел? — В смысле? Так с утра же завтракали. Сейчас готовить буду. — Гороха. Я имею в виду — гороха. — Поел! — С грядки поел? — уточнила бабушка. Она смотрела на него круглившимися за стеклами очков глазами. Морщины, редкие волоски под губой. Рот что-то жевал. Жевал, готовясь выплюнуть новый вопрос. Юра медленно поднялся. Диван застонал долго и протяжно, как будто с него содрали пластырь. Лидия Михайловна с любопытством наблюдала за внуком. На него же смотрел буфет. Распираемый сухой злобой, Юра шагнул на середину веранды, на- вис над старушкой, как нависают, чтобы ударить, — и снова не нашел нужных для крика слов. Всякая мысль и всякое движение вываливались и выкатывались из него, как горошины из стручка. Его колотило от яро- сти, не находившей выхода. Еще секунда — и взбесившиеся эритроциты разорвут сердце. Горло сдавил спазм. Почки заныли от скопившегося яда. Задыхаясь, Юра оперся на стол. Рука наткнулась на горох, сгребла его и сжала. Стручки не лопнули, сочась приятной холодной жижей, а звонко заскрипели. Звук понравился: протяжный высокий скрип гороха, кото- рый трется о горох. Юра еще сильнее сжал кулак — и резко поднес его к старушечьему уху. Горох заскрипел сочно, громко, для всех.