Сибирские огни, 2017, №7

95 ГЕОРГИЙ КУЛИШКИН ТОМАСЬКИНО СЧАСТЬЕ — Вэ-эра!.. — тянет тот с неистребимыми одесскими нотками. — Веруся!.. — вторит и папа. — Фроськиного молока! — имея в виду козу Фроську, отрезает мама, которая во всех гарнизонах, всегда и везде держала и держит ко- зочек. — Вэ-эра! На каждое их слово у нее в запасе своих — десяток. —Ишь, моду взяли! Если я в медчасти — так у меня и спирт?! Дала, дура, один раз на свою голову! — Ну, не один... — замечает папа, припрятывая голову в плечи. — А ты вообще замолкни! — набрасывается на него мама. — Спир- тику захотелось — сами и ступайте к Тигрине Львовне! Вперед и с пес- ней! Или к ней заявиться — кишка тонка? Знаете, что там и пэрднэшь — розсэрднэшь, и бзднэшь — не вгоднэшь! Мужики прекрасно осведомлены, что все это — дымовая завеса, на- значенная отвадить от Ирины Львовны назойливых просителей. И что живут они — Тигрина и Вера — душенька в душеньку. Семь лет назад, осмотрев ее, прихворнувшую по-женски, Ирина выдала, еще по фронтовой привычке грубовато: — Хероватые наши с тобой, Верка, дела! Опухоль. Отправить в го- род — выпотрошат, как воблу, а спасут ли — бабушка надвое гадала. Вера, видавшая в госпиталях столько мучений и смертей, считала себя закаленной. И подумала не о себе. Под холодок парализующего страха подумалось: а как же девочка, два годика всего? А муж?.. Она была уверена — и вовсе не факт, что ошибалась, — без нее он пропадет. — Знаешь что? — предложила Ирина. — Еще не поздно — попро- буй забеременеть. В брюхатой бабе такие просыпаются силы — любую опухоль могут задавить. И появилась на свет божий Томася, исцелительница и любимица ма- мина. — Вэ-эра! — держится своего Василь, не сомневаясь, что одолеет. — Очи б мои вас нэ бачилы! — окончательно выходит она из себя, что по обычаю случается с ней перед капитуляцией. — Ой! Так-таки и «нэ бачилы»! — подхватывает папа, готовый по- добраться к самому беззащитному в ней. — А как ты бежала, когда ска- зали, что блондинчика ранило? А? — Дурна была — от и бижала! — бормочет она себе под ноги, на- правляясь в угол, где свалены кучей пожитки, и выкапывает бутылку с деревянной закупоркой. — Цей-той! — Так она называет самогон. — Не проболтайтесь сдуру! Мужики ошарашенно глядят на нее, не в силах понять, когда и как и при помощи чего умудряется она выгнать заветный «цей-той», всегда припрятанный у нее в запасцах. Уж не в ретортах ли медчасти? Счастливый Василь отбывает на сборы, а папа затрагивает удручен- ную Томаську, говорит: