Сибирские огни, 2017, №7

* * * Мой друг, типичнейший зоил, как про него сказал бы Пушкин, прошел утруску и усушку и этим мне особо мил. Да, я его боготворил, таская курево в психушку, где он от армии косил. В потустороннем странном мире, вдоль окон шляясь, как дурак, я через форточку в сортире передавал ему табак. А сам, в те годы некурящий, все озирался, словно тать: забор с колючкой, двор смердящий, у баков ржавая кровать. Там сука спряталась под ящик — ей вдруг приспичило рожать. Там, умирая от восторга, друг другу в верности клялись. Подсматривали в окна морга, не понимая эту жизнь. Скользили взглядами по краю, взрослели медленно во тьме… Я и теперь не понимаю, я и теперь ни бэ ни мэ. * * * Как сошлись, кого увидели и какой разбили сад?! Это ведь мои родители сорок лет тому назад принесли весенним вечером из роддома плод любви. Имя дав, очеловечили. Ну, давай, теперь живи! Чтобы юная прелестница оставляла свой засос и скрипела в доме лестница, а еще — шиповник рос. Чтоб звала старуха Мурзика и готовилась еда. Чтобы слово стало музыкой и осталось навсегда.