Сибирские огни, 2017, №7

7 ТАТЬЯНА КАТЕРОВА ЗАПИСКИ ПЕРЕВОДЧИЦЫ, ИЛИ ПЕТЕРБУРГСКАЯ ФАНТАЗИЯ зато кормили и мы с сыном были вместе. Однако жить без желаний оказа- лось очень трудно, да и коммунальные счета садиковской котлетой не опла- тишь. И тогда, наблюдая за стайками иностранцев на Невском, я вспомни- ла, что закончила художественную школу, и решила... расписать матрешку. Вопреки всем правилам, получилась настоящая Неточка Незванова с огромными печальными глазами и тугими локонами. Головку украшал изящный капор. Правой ручкой она грациозно держала кружевной зон- тик, левой опиралась на миниатюру с Исаакием. Потом я два дня, зата- ив дыхание, лачила матрешку кисточкой, добиваясь прозрачности белых ночей. Окинув Неточку (так я и назвала свое создание, да простит меня Федор Михайлович!) придирчивым взглядом, мне стало очевидно, что такой литературной матрешки не будет ни у кого и я в какой-то степени тоже гений. Страшно смущаясь, я отправилась в Екатерининский садик, окру- женный столиками. — Простите, вы не берете матрешки? — Нет, не беру, — отвечали мне даже не взглянув. — Извините, вам не нужны матрешки? Я художник. — Не нужны. Я обошла весь садик и грустно побрела прочь, прижимая к груди свою девочку. И вдруг... — Жэ-энш-шина, вы художник? Покажыте. Последним в ряду стоял бронзовый восточный красавец с карими глазами и длинными ресницами — как у моей Неточки. На столике тес- нились симпатичные румяные матрешки; сзади, на садовой решетке, ви- сели оранжевые и синие картины, напоминающие живопись Сарьяна. Было видно, что моя матрешка торговца поразила. Он в недоумении ее крутил, рассматривал с разных сторон, потом симпатично и широко улыбнулся: — Слушай, а почему он такой печальный, а? Голова, наверное, бо- лит... Лак очень хороший — ты все сам делал? Он явно игнорировал женский род. — Сам, — грустно ответила я и потянулась за матрешкой. Он отвел мою руку: — Слушай, ты художник, и я художник. Я возьму твой печальный матрошка, но на комиссию. — Как это? — Продам — заплачу. Приходи через неделю. Я ему не поверила, однако матрешку отдала и пошла. — Меня Толя зовут! — крикнул он. — А меня Анна! — не оборачиваясь, сказала я. Через два дня, когда я гналась за троллейбусом по Невскому (не было денег на маршрутку), услышала, что меня зовут. — Ана! Анна! Твой матрошка продался тот же день. — Толя развел руками. — И этому американцу нужно еще две... Рисуй быстрей, Анна! Толя оказался тем человеком, который обеспечил Владкины и мои желания. Теперь мы могли воплотить в жизнь накопившиеся мечты —