Сибирские огни, 2017, №7

70 ТАТЬЯНА КАТЕРОВА ЗАПИСКИ ПЕРЕВОДЧИЦЫ, ИЛИ ПЕТЕРБУРГСКАЯ ФАНТАЗИЯ — Неправда! Я смогу! Я готова заглянуть за поворот... — Думаешь, сможешь? Чаще вспоминай меня: даже малое искуше- ние может привести к большим последствиям. Она замолчала, а я мгновенно потеряла обретенное равновесие и за- тряслась, как желе на блюдце, мысленно повторяя: «...привести к боль- шим последствиям!» Возможно, Марина просто смеялась надо мной? ...Тогда я отправилась в храм, чтобы поблагодарить за чудесное спа- сение и попросить о прибавлении ума. Вошла и замерла, не понимая, где я нахожусь — на этом грешном свете или в небесных садах. Внутри не пустовал ни один сантиметр: все занимали фрески от пола до потолка. Разумеется, я видела подобное в древних церквях и соборах, но там все образы, дописанные великим Временем, были едва различимы, как и по- ложено небесному. А здесь фрески сияли яркостью и новизной: лики, ан- гелы, звезды, растения и птицы сплетались в единую материю, в иной, многообразный мир. Зрительно роспись сужалась к центру купола; каза- лось, что она образует тот знаменитый коридор или воронку, по которому мы все когда-нибудь устремимся в другую реальность. Пространство наверху разделяли расписные арки и своды, благода- ря которым падали тени, по-разному ложился свет; представлялось, что крылья ангелов шевелятся и они готовы слететь вниз. Как это отличалось от икон и картин с их четко очерченными границами! Те можно сравнить с небесными окнами, а сейчас я стояла в центре целого мира, который об- ступал со всех сторон, и арки полунепроницаемой границей отделяли нас друг от друга: мы все видим, но войти не можем. И вдруг я услышала знакомые с детства стихи. Чтец говорил впол- голоса, нараспев, явно для себя, однако акустика была такая, что я раз- личала каждое слово. В минуту жизни трудную Теснится ль в сердце грусть: Одну молитву чудную Твержу я наизусть... С души как бремя скатится, Сомненье далеко — И верится, и плачется, И так легко, легко... Я подняла глаза и увидела улыбающегося ангела. Теплый солнечный свет золотил крылья и хитон; по лицу пробегали тени, и оно казалось живым. В ногах у ангела, на невысоких лесах, стоял Василий, одетый в белый халат, и подновлял лучи. Халат небрежно падал крупными склад- ками, как древнерусское одеяние. Буйные кудри по-старинному подвяза- ны ремешком. Лоб и седые виски прокрасились золотой краской. Чем не иконописец? Он сразу заметил меня: