Сибирские огни, 2017, №7

164 ЮРИЙ ЧЕРНОВ СУСЛИНЫЙ ЛУГ любливали и не ели — то ли из-за змееобразного вида, то ли из-за того, что их острые выдвижные шипы возле глаз до крови укалывали пальцы, а иногда и карающие пятки. Зато пескари, чебаки, пойманные дерюгой, а то и майкой, уплетались нарасхват. Первым начал есть сырую рыбу Толя, мой единственный друг детства, когда в очередной раз сбежал из дома и заночевал в вырытом под крутояром логове. Ночь была лунная, и Толя заметил трепыхавшегося на мели крупного окуня, затеявшего на свою голову переход в другой омут. Толя оглоушил полосатого комом глины и умял сырым, без соли. В отличие от меня, белоголового тихони, мой чернявый друг с редкими, на- показ, зубами, был неслухом, не любил прополку и полив огорода, от которых и сбегал в степь, подступавшую к ограде. Однажды Рагозиха попросила проезже- го верхового завернуть домой сына, убегавшего в степь, но Толя сообразил за- бежать на соседнюю пахоту и ушел по ней от быстро выдохшейся лошади. Таким был мой добрый и необидчивый товарищ, с которым ни разу не поссорились. (О том, что мы появились на свет с разницей в два дня, я узнал из надписи на памятнике, когда приезжал в Барнаул на похороны одного из уважаемых сотруд- ников учреждения, а для меня и самого дорогого из друзей — друга детства.) А рыбалка в тот день не задалась. Два гольца да шиповка-вьюн. И дерюга раз за разом «приходила с одною травою». Особенно печалился при этом Вов- ка — и без того хмуроглазый. Мы с Толей упорствовали, а он даже загонять рыбу перестал. Случайно я заметил, как наш помощник тайком поднял расплющенную шиповку, отправил ее в рот и, заметая следы, будто от нечего делать сбросил в воду ил, в котором затоптали рыбешку. Я Вовку не выдал, но поморщился, будто не ему, а мне попал на зубы песок. А еще пожалел, что не угостил друзей про- сяным хлебцем с утра, при встрече, а приберег в сидоре для суслятины. — Мы каво ждем? — вопросил Вовка, отплевываясь. — Покуда суслаки лапы отгрызут? Хоть редко, а такое бывало. Подойдешь к сработавшему капкану, а в нем вместо суслика торчит отгрызенная лапка с перебитой костью… Шашлык и хлеб по-нашенски Вовкин довод убедителен. Мы расходимся по своим путикам. — Есть, попался! — крикнул со своей заимки Вовка и потряс над головой добычей. Повеселело: счет трофеям открыт! Когда мы привычно собрались у примет- ных издалека кустиков пырея, связанных нами шалашиками, каждый выложил у кострища по паре сусликов. Половину зверьков мы успели, по Семеновой на- уке, ободрать на ходу. Хитрого нет: ножичком вспарываешь у них «штаны», за- тем ногтем большого пальца легко отслаиваешь шкурку с задних ног и брюшка и сдергиваешь ее «чулком». (После обезжиривания высушенные шкурки сдавали в заготконтору. Пяти первосортных хватало на билет в кино.) Дров в степи нет. Зато в изобилии — коровьи лепешки, или кизяки. В их ровном жаре, разливая по всей степи вкуснейший аромат свежего жареного мяса, уже корежатся и брызжут жиром нанизанные на прутики тушки. Они подрумянены, вот-вот — и будут готовы. Но Вовка ждать не хочет — сует в самое пекло свою добычу и, обдув золу, с треском косточек вгрызается в задок. — Погоди! — спохватываюсь я и раздаю друзьям по кусочку просяного хлеба.