Сибирские огни, 2017, №7

158 ВИКТОР РОЖКОВ НАСЛЕДНИКИ КИПРИАНА ния, матушка, я вновь поползаю — погляжу, как там сторожа-охранители наши живут-могут. Савва отсутствовал не более получаса, и к его приходу, будто по ма- новению волшебной палочки, неожиданно стал расползаться клочьями туман. Возможно, он продержался бы и до вечера, но, как это нередко бывает в здешних местах, со стороны моря ударил, распаляясь в снежной ярости, шальной ветер, и, вроде бы совсем не по погоде, выкатилось из- за бесцветной хмурости яркое веселое солнце. Вслед за этим над станом раздался по-бабьи истошный крик, хотя кричал, без сомнения, сам Авк- сентьев. — Меня, дворянина родовитого, как последнего татя, увязать по- зволили! — неистовствовал Авксентьев. — Сгною в застенке, на дыбе у меня покорячится стража така. В кнуты вас, в железа, так, эдак и рас- протак мать вашу! И тут же загомонили стрельцы и слуги, увеличивая вокруг сумятицу столь же бестолковыми криками. Кричать им было отчего. В повозке с оборванными сетчатыми и ме- ховыми пологами лежал на пачке волчьих шкур боярин Авксентьев — ле- жал, но в каком виде! Руки и ноги его были крепко, со злом, как говорили здесь, скованы, а изо рта был только что вынут плотный тряпичный кляп. Уложен Авксентьев был тоже не как-нибудь, а с «задумкой» — все попытки его вырваться или даже подвинуться немного исключались, и лишь пылающие неизъяснимым бешенством глаза на свекольно-багровом жирном лице беспрерывно бегали из стороны в сторону. Авксентьев схватил только что снятые с него оковы, почему-то бы- стро, но очень внимательно осмотрел их и едва что не в самое лицо сунул стрельцу: — А ведь сей ошейник с опояской вроде бы недавно игуменья таска- ла, а опосля им меня злодеи неведомы сковали. — Как это, — в страхе опешил стрелец, — наваждение разве како? — Наваждение?! — все же не выдержал, вновь сорвался на крик Авксентьев. — А ну сдерни-ко с них покрывальцы. Стрелец старательно затрусил к пленницам, разом сдернул покры- вала. Теперь уже все стоявшие вокруг потухшего костра зашумели, за- говорили, потому что под покрывалами не было ни Марфы, ни Аглаи, а валялись лишь кучи взбитого, перевязанного веревками тряпья. Несусветному беснованию, охватившему Авксентьева, казалось, не будет предела. Он бегал вокруг повозок, потрясая оковами, судорожно зажатыми в руке, щедро раздавая направо и налево зуботычины стрель- цам, выкрикивая при этом страшные в своей богохульности проклятия. И стрельцы, и слуги его при этом бестолково сцепились у возов, не зная, как и Авксентьев, что делать, как быть далее… Первым одумался стрелецкий пятидесятник. Он бесцеремонно схва- тил Авксентьева за рукав: — Стой! Да охолонь ты, Гордей Акимыч. Не рви душу-то без толку…