Сибирские огни, 2017, №7

152 ВИКТОР РОЖКОВ НАСЛЕДНИКИ КИПРИАНА ми, стоявшими выше его по служебному положению, он всегда волновался и говорил подчас не то, что нужно, а то и вообще терял дар речи. Ему ли было возражать или, не дай бог, противиться авантажному, барственному московскому думному дворянину Авксентьеву, прибывшему с именным указом царя и патриарха. Свои дела вокруг обители и внутри нее Авксентьев начал с того, что велел выставить у главного входа и всех боковых дверей крепкую стражу. Дабы ни сама Марфа, ни многочисленные жалельщики ее не только бы не вели разговоры, но и вообще не виделись бы друг с другом. Это сразу же вызвало шум, недовольство, и уже назавтра к Авксен- тьеву пошли люди: пермские дворяне, стрелецкие сотники, купцы и про- чий городской люд. Все они просили об одном: отпустить, не чинить пре- понов игуменье Марфе, которую чтили и в городе, и в дальней и ближней округе за мудрость, доброе и отзывчивое сердце и за добрые тож дела, которых на счету Марфы было немало. Авксентьев поначалу принимал посетителей, манерничал, важничал, потом вообще велел никого не пускать, чем еще больше обозлил людей, почти сплошь сочувствующих Марфе. — Вот оно каково ноне посланцы-то московски творят: игуменью- праведницу, истую молитвенницу за грехи наши за караулом держать дерзнули!.. — слышалось в толпе, собравшейся у красного крыльца во- еводского подворья. — Да уж, от дел таких добра не жди, шатается православие, ох ша- тается антихристу на радость. К обеду, когда толпа у крыльца стала более многолюдной, к народу был вынужден выйти сам воевода — князь Семен Щербатов. Расшитый серебром синий охабень с разрезными рукавами, длиной до пола, прида- вал его и без того тучной фигуре излишнюю громоздкость. На щекастом рыхлом лице поблескивали хитрющие глаза. — Пошто шум творите, православные? — более чем миролюбиво начал он. — Заступа ваша за игуменью ни к чему. Набольшими госу- даревыми людьми велено ее на Москву доставить, а что, пошто — нам неведомо… — Неведомо? Как же сие? — взорвалась криками толпа. — Давай сюды дворянина того московского, а то сами спросим с него, пошто он столь бесчестно мать игуменью беспокоит… В другое время и близко бы не потерпел такого своеволия воевода. Сейчас же, после недавнего и с трудом усмиренного бунта немирных при- шлых вогуличей да при наличии в крепости всего одной полусотни стрель- цов, приходилось как уж там, но сдерживаться, хитрить да изворачивать- ся, что было вот уж как отвратно для болезненно самолюбивого воеводы. Он быстро, почти незаметно окинул взглядом толпу, стараясь за- помнить некоторые лица: «…Этот вот, и тот, и вон этот… Ну, погодь… Ино толкование с вами наладим, дай срок…» Все это было, как говорят, на уме, внешне же лицо воеводы являло собой истинное благоденствие и миролюбие.