Сибирские огни, 2017, №7

98 ГЕОРГИЙ КУЛИШКИН ТОМАСЬКИНО СЧАСТЬЕ И словно бы вдруг потеряла улетевшее вверх сердце — такой провал вне- запно возник под ней. Падала долго, будто в бездонную пропасть. Уже вода сомкнулась над головой, а она все проваливалась глубже и глубже. Непроизвольно стала барахтаться, но руки трепыхались лишь внутри рукавов, а ноги — в пустотах валенок. С рассудительностью, которая никак не вязалась с ее отчаянными движениями, подумала, что нет, выбраться невозможно. И тут вспомнила сказку о лягушке, тонувшей в сметане. И только успела позавидовать лягушке, которой удалось взбить под лапками плотную опо- ру, как услышала, что ноги коснулись дна. Что подсказало ей немножечко присесть, чтобы возник запас движения для толчка. И она подсела. Едва- едва, самую чуточку. И, толкнувшись, вынырнула. Полоска мокрого шарфа облепила лицо, не позволив вдохнуть. Зато теперь она погружалась, зная, где дно, и вытолкнула себя сильнее и уве- реннее. Рукам, спутанным отяжелевшей одеждой, стоило жутких усилий сбросить с лица шарф. К счастью, это движение наклонило ее в направ- лении берега. Толкнувшись еще раз, она оказалась у самой кромки, а погружаясь, не ухнула, как прежде, «с головкой», а устояла на чем-то осклизлом, неверном, но кое-как удержавшем. Немного уняв дыхание, подумала, что надо карабкаться, цепляясь за край канавы руками. Пальто, однако, висло на руках страшным грузом. И то, что поддерживало ее там, внизу, грозило при любом неверном дви- жении уйти из-под ног. Вместе с водой, проникающей сквозь одежду, холод острыми шипа- ми впивался в тело, прокалывая насквозь и схватывая судорогами. Под судороги, готовые сломать ей ноги и спину, душу пронзило оцепенение. Это был не страх, это был ужас. Она не знала, сколько уже стоит так, вы- тягиваясь ртом и губами к спасительному воздуху, не знала, сколько еще сможет простоять, когда над нею возникли три веселые рожицы. — А мы и думаем, — заржал старший из «женихов», — кому это купаться приспичило?! Сестре пришлось повозиться, снимая с нее дома пальто. Когда сди- рала облепившее Томаську платье, в вагончик влетела мама. —Ох, я вас навчу! — прокричала она, с порога метнувшись к висев- шей на гвозде бельевой веревке. — Ох, навчу! Что еще кричала мама, охаживая ее и сестру веревкой, Томаська не слышала. Ей не было больно, не было обидно и совсем почему-то не было страшно. Веревка обжигала, вгоняя в тело живое, благостное тепло. Потом, растерев спиртом, мама укутала ее тремя одеялами. Уходя, с примирительной усмешкой тряхнула головой: — Ох уж эти мне капитанские дочки! А наутро Томаська встала абсолютно здоровенькой. ...Лето обняло иссуха-сухим жаром. Дяди солдаты смастерили для малышни насосики, прицельно бьющие водной струйкой. В разгар сра- жения, идущего возле бочки с водой, вернулся из части папа, срочно вы- званный к командиру посреди выходного.