Сибирские огни, 2016, №12

65 НИКОЛАЙ ОЛЬКОВ СОЛНЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК привезли в деревню кино документальное про концлагеря, после фильма зажгли лампы, вышел военком. Сказал, сколько наших попало в плен, сколько там погибло, и только малая часть чудом выжила, в том числе и ваш земляк Гурушкин Пётр Андреевич. После освобождения воевал от- менно, награжден боевыми медалями. Родина к гражданину Гурушкину претензий не имеет. Вот тогда я впервые вздохнул. — Фронт не забывается, а плен тем более. Что-то напоминает? Люди, кино, встречи? — осторожно спросил писатель. — Песни напоминают. Помнишь: «Я вернусь к тебе, Россия!» — орет здоровый детина. Да слова эти, коли чаша не минет, тихим шепотом надо, через окровавленный рот! Или придумали: «И только крепче вы- ходила из огня суровая, доверчивая Русь!» Может, хватит доверчивой? Я хочу бдительную, чтобы меч на замахе, чтобы все слышала и видела, чтобы не только мышь — микроб не проскользнул! Вы, писатели и поэты, за песнями последите, их сыновьям нашим петь. И добавил Пётр Гурушкин, бывший военнопленный и фронтовик, а сейчас Герой Социалистического Труда: — Есть у меня чувство, что не в тот век умиляемся. Далеко за полночь. В уютной кухоньке деревенского дома сидят два фронтовика, два ровесника... Сутки взяли мнительные хозяюшки-доярочки на наведение парадно- го блеска — все-таки книжку про них приехал писатель сочинять, никак нельзя лицом в грязь, ни в прямом, ни в переносном смысле. День проба- лагурили с Андреем Никитичем, второй блокнот исписал Ермаков его при- сказками да приговорками. Ну, кто бы другой намекнул ему, что кончиком волоса можно заткнуть на карте Вознесенку — ан не заткнешь, три ордена Ленина в одну деревню. «Да тут бы любому городишке литаврами бить, в фанфары дуть…А у нас — тридцать дворов. Петух петуха кумом зовет». Вечером прибыли на ферму с таким расчетом, чтобы доярки уже молоко сдали и посуду в порядок привели. Вошли в красный уголок и ахнули: сидят «молочные нянюшки» в нарядных обновах, стол ломится от деревенской еды и закуски, а лица такие, что хоть с каждой Мадонну пиши. Смутился Иван, но хозяйки за стол усадили, по граненому стакан- чику налили. Встал Гурушкин, представил гостя, потом поименно назвал всех доярок и скотников. Иван едва успевал записывать: Лидия Добра- чева, Надежда Новикова, Раиса Добрачева, Лидия Блясина, Валенти- на Двойникова. Подряд называет, никого не выделяет, хитрый и умный, бестия! Только на другой день дома Ермаков записал орденоносцев: Валентина Двойникова, Валентина Леонова, Надежда Новикова. А вечером Пётр заглянул в блокнот: — Ну, Иван, у тебя и почерк! Ты буквы-то не выводишь, ты их пе- ром, как лемехом, выпахиваешь. Иван согласился: почерк грубоватый, наверное, от натуры идет. Поют женщины проголосные песни, голоса красивые, лица улыб- чивые, радостные, смотрит писатель, пытается угадать, которые из них орденоноски. Не получается. Толкнул в бок управляющего, а тот смеется.