Сибирские огни, 2016, №12

25 ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ РУССКИЙ ХОР 32. Вот и не терял время, обменивался с органистом Гансом художествами. В трактире садились в стороне от шведов, старались не слушать под- лые речи. «Витт вин!» Ну и пусть пьют белое. «Тапа вин». Ну и пусть раз- ливают по бокалам. Ганс приносил цветные картинки, похожие на жар-птиц и босоногих китайцев томилинских, но по-своему написанные. Ипатич в свою очередь на отдельных листках прямо на память выполнял подробные чертежики военного корабля «Santa Profetia», то есть «Святое пророчество», на ко- тором плотничал. Переходы, и трапы, и снасть, и крюйт-камера, упрятан- ная почти в трюм, — все у него легко получалось. Рассказывал Зубову- младшему про лесопильный завод, на котором бывал, про то, как ставят пушки на «Святом пророчестве». А органист Ганс услужливо подливал в бокалы вино и радовался тому, что родился в Пиллау, и хотел бы умереть в Пиллау. «Так, наверное, и будет», — соглашался Ипатич. «У нас, — с уважением сообщал Ганс, — старая Фогель больше чем в столетнем возрасте умерла. Правда, все же умерла, не сумела выжить. А прачка Элизабет Райке с третьего пирса вообще прожила еще более. От разных мужей имела Элизабет детей, которые тоже постепенно умер- ли, а до того жили совестливо. Так же и старая жена шкипера Шмидтке по имени Генриэтта...» «Да зачем у вас бабы живут столь долго?» «В море редко бывают, и опасностей меньше, — охотно пояснял Ганс. — Последний муж Генриэтты по имени Вильгельм Райхерман был знаменитым кровельщиком во всем округе. Если бы не ветер с норд- веста, жил бы и долее». «Ветром с норд-веста, знаем, янтарь вам приносит». «Истинно так. Но кровельщик не удержался, упал с крыши». И опять в портовом трактире кто-то переворачивал столы, гасли свечи. «Грисс энер!» Летели со всех сторон оловянные кружки, билась по- суда. «Стапп миг!» — кричал кто-то из-под стола, ему прямо отвечали: «Свинпелс!» До поры до времени драка как бы обтекала столик Зубова-младше- го. Но вдруг вспыхивало: «Раккар!» Или кто-то вдруг вскрикивал: «Гитт авскум!» Какой-то человек падал, не жалея топтали сапогами. «Шлед- дер, шледдер!» Звенели бутылки, являлись ножи. Никаких сопрано, женских голосов, тем более меццо. Зубов-младший зачарованно вслуши- вался в ругань и в шум, в голове все это красиво разделялось на незримые ручейки. Вот общий диапазон альтовой партии — фа-соль, нежность, нежность. А далее фа-соль второй октавы. Кто-то кидался к столику, но самых наглых Ипатич с левого плеча бил ножкой стула, благо ее уже отло- мили. «Шваль! Шледдер! Подонки!» — глупый тенор вдруг прорезался.