Сибирские огни, 2016, №12

18 ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ РУССКИЙ ХОР 28. Однажды в траттории Антонио заговорил о танце пастушков. Кажется, он понимал в этом, говорил долго и интересно, хотя зачем, собственно, пастушки в каменном городе Венеции? «Плачет пастушок в долгом ненастье...» Ну и что? «Прочь уступай, прочь...» Зубову-млад- шему ночами снились вовсе не сладкие танцы пастушков, а торжество виватного канта, такого, что враги содрогнутся. Впрочем, для написания настоящего виватного канта, рассудительно замечал рыжий поп, следует одержать настоящую победу. «А то мы не одержим», — возражал Алёша. Вино согревало его в зябком воздухе Венеции. «Если хочешь знать, — говорил, запивая свои слова красным вином, не обращая внимания на других людей в траттории, — если хочешь знать, у нас в России торжества следуют одно за другим». И напоминал: семьсот второй год — взятие Шлиссельбурга, семьсот четвертый — Нарва и Дерпт, семьсот девятый — победа под Полтавой. При таком темпе добрый виватный кант никогда не окажется лишним. Не покроются пылью фанфары — гласы трубные, мусикийские. Описы- вал пораженному Антонио: «Наверху триумфальных ворот будет устро- ена вислая площадка, на которой поставят по два в ряд восемь молодых юношей, великолепно разодетых, пение свое сливающих с величавыми звуками фанфар. Не то что ваши венецийские баркаролы. — Сердил- ся. — Дудите над сырыми каналами в изогнутый рог, будто мы в древнем Риме». Но и в тот вечер хорошо поговорить не дали. Какой-то невзрачный человек плеснул в Зубова-младшего из узкой склянки. Сразу едким понесло по всей корчме. Наверное, уксус. Кто-то успел ударить, склянка разбилась в руке нападавшего, он закричал. Пришлось бежать, пока в корчме шумно разбирались с произошедшим. А дома синьор Виолли опять что-то искал, жаловался на судьбу пленника юно- ши — своего несчастного сына. Ворчал, сумы свои уберите из кладовой. Там к окошку не подойти, а окошко специальное, смотровое, служит как водомер. На горбатом, без перил, мостике напротив правда были нанесе- ны отметки, как в какие сезоны поднимается вода. На всякий случай Алёша заглянул в кладовую. Да, Ипатич недосмотрел: окно узкое, а прямо под ним брошено не- сколько дорожных сум, не подойдешь. Одна сума приоткрыта, будто в нее заглядывали, Алёша даже край бумажного пакета увидел, обрадо- вался: неужто кригс-комиссар наконец откликнулся, а Ипатич не успел доложить? Потянул пакет и узнал собственный почерк. Одно к одному лежали в суме все три его отчета. Вечная музыка, звучавшая в Алёше, утихла, ожидая, что будет дальше.