Сибирские огни, 2016, №12

164 НИКОЛАЙ ШИПИЛОВ «НИКОГО НЕ ПОЩАДИЛА ЭТА ОСЕНЬ...» ки Приднестровья. Один мой знакомый восемь часов пролежал в луже крови в позе убитого, отлежал, выстоял — и по темноте уже сумел уйти. А погибла еще масса невинных, тех, кто до последнего надеялся, что их стойкость поднимет праведную Россию, сидящую у телевизоров. Безумство храбрых. Остальных добивали и расчленяли в подъездах и на стадионе ненавистники России в мы- шином камуфляже. У нас народ — он детский народ, исторически всегда ему нужен был отец. Как в русской семье. А народ наш одарен обильно, безмерно. Я вырос среди этого народа, я знаю, что в каждом рассказчике где-нибудь в цеху, в колхоз- ной столярке или на лесоповале — там такой сидит артист! Это народ очень артистичный, эмоциональный, его легко увести, облукавить, обмануть, спрово- цировать со злым умыслом, как это сделали кроваворукие квартиросъемщики Кремля. М. Щ. Когда ты закрываешь глаза, что ты видишь? Н. Ш. Да я и без закрытых, Миша, вижу: костры ночные. Вот эти ночные костры, эти первые дни на баррикадах, когда постоянно шла передислокация войск, тайные маневры, наглость Дзержинской дивизии — никто тогда не осоз- навал, что происходит. М. Щ. Давили на нервы? Н. Ш. Все время давили. У нас же почти не было оружия, харчей, дров на растопку: спустишься под горбатый мосток, притащишь досок с опалубки, гре- ешься... И второе, что стоит в глазах, — лица людей: изможденные, безмерно усталые, но просветленные. Они для меня сейчас — как бы одно лицо, состоя- щее из сотен лиц защитников: вот баянист с фронтовой «Катюшей», с «Золо- той Москвой», девчата забинтованные, русские казаки, священники. Ведь их нельзя обвинять и убивать за то, что они были советские. Они здесь родились, выросли, их отцы победили, они пели эти песни с детства. Кто имеет право запретить? Что, в этих песнях коммунистическая идеология? И если она была где-то, то кто ее нам втирал? Да те же люди, кремлевские оборотни, которые из бункеров руководили расстрелом Белого дома, да их кукловоды. Так, простите меня, а в чем тогда дело? Ладно, Миша, пусть пока это будет «тайна» России, покрытая первым октябрьским снегом, щемящим костровым дымом… И когда я наконец-то после долгих ночей ввалился домой, Таня спросила: ой, никак от тебя колбасой копченой пахнет? Что ты, милая, это я от московских костров. М. Щ. Будешь писать про то, что пережито? Н. Ш. У меня во втором романе люди уходят под землю, в подземное Под- московье. С воздуха Родины. В третьем романе, «Ловцы и ловимые», это раз- вивается. Возможно, это еще и метафора. У нас и так страна почти вся прошла через тюрьмы, ссылки, лагеря. А демократы все садят и садят. У них два пути: или выпустить всех прямиком на мафиозную работу, или вообще всех переса- жать и завезти в Россию монголов, китайцев, филиппинцев, чтобы они работа- ли. Потому что у нас поколение за поколением в лагерях, а тысячи настоящих преступников кутят, сбратались с властью. Той властью, которая фамильярно рыдает и умиляется: какой у нас народ терпеливый! Да он потому такой и тер- пеливый, что потерял терпение: что бы он ни сделал, этим кровососам все в масть, все в выгоду — молчание людское выгодно и немолчание выгодно. Ведь обзывать русский народ националистами — это бред. Национализм — здоровое