Сибирские огни, 2015, № 12

53 АЛЕКСЕЙ РЯСКИН ЗАПРУДСКОЕ сила кого-то: «Возьми!» Черный дар ее был слишком велик, чтобы быть погребенным в земле. Старухе нужен был кто-то, кто возьмет на себя ее проклятье и позволит ей наконец умереть. Ведьма мучилась, как роже- ница, неспособная разродиться, мечась по дому и царапая стены. Никто не решался пойти и помочь бившейся в агонии колдунье. Комаренок, поп из Можайского, визжал и кусался, когда запрудские мужики попытались силой отвести его в дом ведьмы. — Изверги! Душегубы! — кричал поп, извиваясь в руках мужиков. — Да что ты, малохольный, воешь! Успокой старуху! Уж неделю му- чается! — Сами лезьте в ее чертово логово, а меня не троньте! — упорство- вал Комаренок, пытаясь освободиться. — Боится! — крикнул кто-то из шедших вместе с мужиками баб. — Дура! — крикнул в ответ замученный Комаренок. Крики и спор продолжались всю дорогу, пока мужики на руках несли строптивого попа к дому Хрупалки. Когда же наконец пришли, из дома вышла сама Хрупалка. Все замерли, даже Комаренок замолчал. Кто-то из баб взвизгнул. — Чего вам? — просто спросила ведьма. Все молчали, угнетенные ее тяжелым взглядом. — Зачем попа привели? — снова спросила Хрупалка. — Так хвораешь ведь ты, — сказал кто-то из толпы. Ведьма посмотрела туда, откуда говорили. Там стояла девочка лет двенадцати. Это была дочь Савки Рогова — Машка. —Принеси мне молочка вечером, — сказала ей ведьма, поворачива- ясь, чтобы уйти. — Горит у меня в животе. Сильно горит… А попа уве- дите, чтоб кур моих не смешил, — сказала она, закрывая за собой дверь. Постояв немного, все пошли по домам. В тот же вечер вся деревня наблюдала, как по улицам бродил пьяный Комаренок, бил себя в грудь и пел что-то заунывно-грустное. Полина накладывала детям кашу, когда тот проходил мимо их дома. — Свадьба, что ль? — спросил Калтон, дремавший у печи. — Комаренок пьяный горланит, — сказала Полина. — Ну, раз поп плачет, значит, видать, помрет сегодня Хрупалка. Сказав это, он сладко зевнул и снова принялся дремать. А в доме Савки Рогова все было вверх дном. Мать легла поперек порога, не пуская Машку к ведьме. Девчушка стояла, прижимая к себе банку молока, и недоуменно глядела на лежавшую у двери мать. — Только через меня пойдешь к этой ведьме! — кричала мать, грозя пальцем дочери. — Да что ты, в самом деле! — говорил Савка, обедавший тут же за столом. — Будет валяться-то! — Дочь на погибель толкаешь! — Ну вот, опять щи недосолила, — огорчался Савка, не слишком-то вслушиваясь в крики жены.