Сибирские огни, 2015, № 12

9 АЛЕКСЕЙ РЯСКИН ЗАПРУДСКОЕ будто принюхиваясь к чему-то. Ее поношенное грязное платье и платок были усеяны мухами, которые не улетали, даже когда она крутила голо- вой. Это была старая Хрупалка, чья дурная слава была известна на все три деревни. Калтон отставил квас и заматерился, прогоняя ведьму от дома. — Болеть будут в этом доме, — сказала Хрупалка, будто и не слыша брани Калтона. — Положи в угол кольцо, чтобы болезни не подступали. Пока лежать будет — не заболеете. Сказав это, старуха ушла. Калтон посмотрел ей вслед, а затем пошел разбирать фундамент в одном из углов. Дождавшись ночи, он тайком, чтобы никто из соседей не видел, спрятал в одной из угловых подпорок серебряное кольцо жены. Как-то в полдень Калтон забивал щели в стенах. Он смешивал глину с соломой и тщательно затыкал пустоты между бревнами. К нему подошел Фёдор Беженцев. Поздоровались. Фёдор присел на чурбан и закурил, а Калтон продолжил работу. Он знал, что Фёдор, как только докурит, сно- ва начнет вспоминать свое прошлое и тихо плакать. На самом деле фамилия у Фёдора была совсем другая. И жил он в Запрудском только второй год, переехав откуда-то издалека. Себя и свою семью Фёдор называл беженцами, никому не объясняя смысла этого сло- ва. Да никто и не интересовался. Так их в деревне и стали звать: Бежен- цевы. Семья у них была небольшая: сам Фёдор, его жена Фёкла, трое ребятишек и старая рябая бабка Таня — мать Фёклы. Дом их стоял как раз между домами Кулаковых и Последовых, рядом с яблоневым садом. Фёдор был известен всем своей привычкой плакать. Здоровый му- жик, с огромными сливового цвета усами и головой размером с ведро, плачущий как младенец — это было слишком непривычным для дерев- ни, чтобы не заметить. Обычно он приходил к кому-то в гости и начинал вспоминать свою жизнь до приезда в Запрудское. Переезд он считал вынужденным злом, никому, однако, толком так и не объяснив его при- чины. Он вспоминал улицу, на которой рос, вспоминал соседей и знако- мых, вспоминал собак, бегавших во дворе, вспоминал деревья, камни, дорогу и небо. И, сам того не замечая, плакал. Фёдор плакал тихо, про себя, никому, в сущности, не мешая. Но все, кто был рядом, чувствовали эту судорогу в его груди, эту беду, которую он все пытался выплакать и не мог. Калтон заделал очередную щель и покосился на Фёдора. Тот дымил папиросой, украдкой смахивая слезы. Прибежали дети Калтона и начали прыгать вокруг отца. Он ругался, прогоняя их, но те лишь громче смея- лись. Фёдор угрюмо смотрел на них, думая о чем-то своем. —Полька! — сердито закричал Калтон жене. — Забери детей, пока я их не зашиб! — А слыхал, что говорят? — вдруг сказал Фёдор. — Скоро, гово- рят, детей в банках начнут выращивать. — Как это? — не понял Калтон.