Сибирские огни, 2015, № 6

89 СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВ ПОНТИФИК ИЗ ГУЛАГА перекроили, засунул туда возвращенный молоток и снова забил гвозди, теперь уже незаряженной гранатой. Ровно в полночь, когда он уже изготовился к встрече с Августой, раскинув руки по спинке дивана, вдруг ударили колокола и тягучий, ба- совитый звон влился в растворенное окно. То ли почудилось, то ли вне- запный звук как-то отрезонировал в корпусе виолончели, но она слег- ка загудела, потом взвизгнула, словно от ожога, и умолкла. Станкевич еще подумал, что надо встать к окну, чтобы услышать, как это звучит на улице, и посмотреть, что там творится, однако, несколько ночей не смыкавший глаз, внезапно провалился в сон, безбоязненно оставив руки на спинке дивана. Проснулся так же внезапно, утром, опять же от колокольного звона. И понял, что Гутя не посмела явиться, не вколачивала гвозди: руки не болели! В квартире все оставалось как есть, только умершую виолончель кто-то трогал: развернул ее поперек, словно хотел вынести и не успел. Шпиль оказался загнут, одна струна оторвалась и свернулась в пружин- ку, а другая, басовая, завязана в узел, хотя конец ее оставался на колке. Станислав хотел вернуть инструмент на место, но едва прикоснулся, как почуял тошнотворный запах гниения, исходящий из резонатора. Он за- глянул сквозь струны, попробовал на вес — внутри что-то было и смер- дило оттуда! Стараясь не трясти, он вытащил виолончель на середину комнаты, за неимением топора взял пулемет и разнес прикладом сначала переднюю деку. Резонатор оказался пустым, освобожденные от натяжения струны извивались, как живые. Потом перевернул инструмент и добил его, ис- крошил в щепки. Ни грибов, ни медуз не нашел, даже мокрого места не осталось, но оборванная струна вдруг сама снялась с привязи, выпрями- лась, дернувшись к окну, улететь хотела! Однако там скрутилась от коло- кольного звона в пружину, укатилась к порогу и, нащупав рваным концом замочную скважину, медленно выцедилась и утекла за дверь. Останки виолончели он сложил в мешок, смел мусор и, только ког- да понес на помойку, узрел, что Москва просветлела. Так все пасмурно было, а тут ярчайший, до рези в глазах, солнечный свет. Он вернулся домой в слезах, в этот же день попытался испытать руки и поиграть на инструменте Страдивари, но едва занес смычок, как ударили полуденные колокола. Он и в самом деле раньше не обращал внимания, когда и сколько они бьют — это пока не закрыли церкви: звон никак не ложился на его музы- кальный слух, не вдохновлял, но и не раздражал. Прежде он существовал как фон общего городского шума, как скрежет и лязг трамвая, дребезг тележных колес по мостовым, басовитое карканье ворон. Колокольный звон относился к природным звукам, коим ухо тогда еще не внимало, ори- ентированное на звучание инструментальной музыки, скрипичных струн или даже оркестровых барабанов. И теперь он вдруг оценил, точнее, определил место колокольному звону: и в самом деле нечто пограничное,