Сибирские огни, 2015, № 6

74 СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВ ПОНТИФИК ИЗ ГУЛАГА Станкевич тогда ничего не понял и рассказу о мертвых стрельцах не внял, ибо взирал на свою виолончель как на покойника. — Если он вам дорог, юноша, повесьте на стену, — посоветовали мэтры. —Или поставьте в угол. И вечная ему память…А нет — снесите на толкучку. За старого поляка можно получить немного денег. Но не по- казывайте товар лицом. Сошлитесь на неумение… Тут же принесли другой инструмент и предложили сыграть на нем. Станислав сыграл, храмовые чаши зазвенели и сорвали аплодисменты. Виолончель он продавать не понес, поставил в угол, где стоял при- крытый тряпкой, заряженный и всегда готовый к бою ручной пулемет, выданный ему для собственной защиты. Однако эти два предмета вместе стали напоминать ему об ООНе, и пришлось их разъединить, расставив в разные углы. Жалованья от ОГПУ ему хватило, чтобы приобрести другую вио- лончель: музыкальные инструменты тогда тащили на толкучки в избытке, за малую цену купить можно было все что угодно, на любой вкус и любого мастера. Молодая советская республика тогда не особенно-то нуждалась в старорежимной музыке, и казалось, ей вообще приходит конец. Люди пытались избавиться от громоздких бесполезных вещей, захламляющих тесные, уплотненные квартирки. Он долго выбирал, пробуя голоса, и взял отреставрированный инструмент Антонио Страдивари, для тех вре- мен вовсе не диковину: вместе с виолончелью продавали еще и скрипку с набором родных смычков, но не хватило денег. Новый инструмент радовал его и слух профессуры около месяца, но на сей раз что-то стало происходить с руками, точнее ладонями. Было полное ощущение, что ему ночью, во время сна, забивают гвозди. Сна- чала вколачивали маленькие, колкие, словно иглы, и он даже слышал стук молотка, но приглушенный. Так на складах мясных лавок приколачивают деревянными гвоздями куски мяса, чтобы остудить, выдержать до мяс- ной зрелости. Эти гвозди были железными и становились все крупнее, пока не превратились в железнодорожные костыли, не позволяющие пальцам держать смычок и струны. Точнее, держать можно — играть нельзя, мешают. Через месяц этих странных ощущений во сне профессор послушал игру Станкевича, вероятно, не поверил своим ушам, сел к виолончели и сыграл сам — инструмент звучал безукоризненно. — Может быть, вам следует купить новые руки? — уже сердито спросил он. — Или уши? Он вел себя так вольно лишь потому, что не знал ничего из прошлого Станислава: ОГПУ в консерватории боялись как огня. Вероятно, про- фессор уловил взор пламенного чекиста и слегка поправился: — Помилуйте, молодой человек! Надо заниматься больше музыкой. Играть днем и ночью не с девицами, не в карты и кости, а на инструменте! Год назад вы играли лучше, чем сейчас! Вы живой или покойник?