Сибирские огни, 2015, № 6

64 СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВ ПОНТИФИК ИЗ ГУЛАГА Это случилось в первых числах августа, а уже к середине Станис- лав почти освободился от тягостного бремени воспоминаний. На нем, как на молодом волке, раны заживали быстро, и способствовала этому чу- додейственная карточка, полученная от товарища Переплетчика. Кроме просяной каши выдавали кусок мяса, двойную норму хлеба с немецким сыром или шпиком. И что бы там ни говорили, но пища примиряла его с окружающим пространством и людьми, им владеющими. Он часто ходил в парк усадьбы Браницких, надеясь встретить там названного брата, но ни разу больше не увидел высокой фигуры в простой солдатской шинели и фуражке. Эта встреча запала ему в душу, как первое осознанное покаяние, хотя он не раз был в костеле на исповеди. И первое прочувствованное просветление, первые сытые дни и первое осознанное и скрываемое разо- чарование в самом себе: он понимал, что его прикормили, как звереныша, причем не только солдатской кашей, и от этого делалось тошно. Однако он уже прочувствовал разницу, когда тошнит нищего оборванца от голода и когда сытого от пищи. Станислав в самом деле снова заиграл, и в месте, совсем не подхо- дящем, чтобы заработать: возле дворца Браницких стоял караул и посто- ронних не пропускали даже в парк. Но его и тут спасала чудодейственная карточка. Он заиграл, когда в революционном польском штабе подня- лась суматоха, на подводы грузили ящики, похожие на гробы, и как-то похоронно суетились. Низковатое звучание альта вписывалось в общую канву событий: он уже знал, что Красная армия потерпела поражение под Варшавой, виолончель осталась у нового хозяина и армия Пилсудского наступает на Белосток. Заиграл и был услышан. Товарищ Переплетчик вышел из дворца, хотел сесть в автомобиль, но резко изменил направление и остановился возле альтиста. Послушал минуту и сказал: — Хочешь играть другую музыку? — Хочу, — признался Станислав, понимая, что сейчас названный брат уедет и все закончится. И снова будет голод. Польская гордость тре- пыхнулась в последний раз и умерла бы, но перед ним был тоже поляк, уже связанный единой, очень похожей судьбой, которому можно говорить все, как на исповеди. — Поедешь со мной! — приказал товарищ Переплетчик. — Садись в автомобиль. На железнодорожной станции их уже ждал готовый к отправке эше- лон и мягкий командирский вагон под охраной молчаливых латышских стрелков. Когда поезд тронулся, стрелки отвели его в отсек с ванной, бес- церемонно раздели и заставили вымыться. Даже принесли ведро горячей воды и духовитое французское мыло. Затем остригли наголо, поскольку он завшивел, намазали голову вонючей жидкостью, дали русское белье и немецкую офицерскую форму, взятую наверняка с отцовских складов, запах которых он еще помнил. Френч оказался впору, но галифе велико-