Сибирские огни, 2015, № 6

4 СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВ ПОНТИФИК ИЗ ГУЛАГА расправились плечи и сама собой вскинулась голова. Теперь его ничто не связывало с прошлым, с юностью и молодостью — ни грехи, ни заслуги, и он испытывал одно непроходящее, окрыляющее состояние — чувство исполненного долга. Оно, это чувство, распирало его изнутри, придавало такую неве- роятную подъемную силу, что он вспомнил о незаконченной симфонии «Звон храмовых чаш» и ощутил желание ее завершить. Он будто скинул с себя вяжущие движения оковы, и произошло это в тот момент, когда к нему явился долгожданный человек, преемник, которому он завещал все свое прошлое состояние, и, избавившись от груза наследства, наконец- то почуял волю. Теперь ничто не могло поколебать его утвердившегося равновесия в пространстве, даже вот это похищение неизвестными людь- ми. Дело всей жизни было сделано, сыграно до последней ноты, а теперь пусть происходит все что угодно, можно и смерть встретить достойно, с открытым лицом и душой. Однако не за грош жизнь отдать, а побороться с незримым противником, испытать его силу и одновременно извлечь из этой ситуации что-то полезное. Полезного же получалось даже очень много! Завтра помощницы хватятся, установят, что его похитили, и поднимут такую волну — всем тошно станет. Телеканалы и газеты взорвутся от негодования, его имя опять поднимут как знамя борьбы с насилием и бесправием в государ- стве. А то что-то успокоились, обвыклись, стали забывать, благодаря кому полностью изменился облик власти и отношение к человеку как к личности. Если бы не случилось этого похищения, его надо было придумать, инсценировать! Позже, с рассветом, похитители завязали глаза шарфом и вздума- ли еще сверху натянуть плотный шерстяной чулок, но заспорили между собой, кому это сделать сподручней. Обоих что-то смущало, один и во- все советовал оставить только шарф, мол, все равно проверять не станут, как везли, но второй настоял и сам принялся надевать ему на голову этот злосчастный черный чулок. Он оказался настолько тесным, что сразу перехватило дыхание, и Патриарх инстинктивно стал отпихивать руки, вертеть головой, однако похититель бесцеремонно натянул чулок ему до самого горла. — Ну и как тебе дышится, старче? — еще и спросил заботливо, не- злобливо, но со скрытой издевкой. От чулка пахло женским потом, одеколоном и детской тальковой присыпкой — редким сочетанием запахов, которые он помнил всю жизнь, узнавал и сейчас встревожился, ибо вспомнил двоюродную пле- мянницу Гутю. Эта смесь запахов показалась ему мерзкой, признаком чужой грязи и нечистоплотности. Тем паче всякая участливость похити- телей раздражала его, и пренебрежительное молчание тоже стало бы со- противлением, но в какой-то момент его прорвало. Скорее от мерзкого запаха и удушья.