Сибирские огни, 2015, № 6

29 СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВ ПОНТИФИК ИЗ ГУЛАГА Станислав выпутался из брюк, но в этот миг пришел учитель и стал крутить звонок у входной двери. Сначала они оба замерли от этого звука, словно застигнутые врасплох воры, но Гутя быстро справилась с замеша- тельством и потянулась к нему руками. — Пусть звонит… Иди ко мне, мальчик! А он в тот же миг понял, что уже ничего не сможет. Прекрасная, пьянящая тетушка лежала перед ним, заманивая открытостью и доступ- ностью, от которых качался пол и слезились глаза. Но жар, бывший всего мгновение назад, улетучился, оставив мокрый след на трусах. И тут еще учитель принялся стучать в дверь! — Ну вот! — разочарованно и почему-то счастливо засмеялась Гутя. — Ты еще ничего не можешь! Ты совсем маленький! — Хочу как учитель, — однако же мужским голосом заявил он. — Чтоб ты стояла. —Ах ты, мальчик мой! —Она вскочила. —Надо, чтобы ты стоял!.. Много лет он потом вспоминал это мгновение и всякий раз оставался с убеждением, будто в тот миг на его месте вдруг возник кто-то другой, сильный, беспощадный, жестокий. На секунду вошел, вселился и одним тяжелым ударом сбил тетю с ног, так что она укатилась в угол кровати. И осталась там лежать, голая, беззащитная, смертельно обиженная, но не уронившая ни единой слезы. — Так мне и надо! — мстительно произнесла Гутя. — Бей меня, мальчик! Бей, мой чистый ангел! Я этого заслужила! А он изумился и испугался того, что натворил, что подглядывал вче- ра, что посмел бесстыдно ворваться к ней и требовать близости. Этот сильный и жестокий испарился так же быстро, как плотский жар, оставив мокрый след слез на лице. Они сначала навернулись, накопились в глазах и потом хлынули ручьем, Станислав упал на колени и стал просить про- щения, умолять, целовать мягкие безвольные руки. — Прощаю, прощаю тебя, — уже как ребенка утешала она. — Ну что ты? Перестань, сама виновата… Иди к себе! Я никому не скажу. И ты теперь не скажешь. Только Вацлава не впускай! Гутя больше всего боялась, что ее отошлют назад, в захудалую де- ревню, где она пропадет. Тогда он еще не знал, почему дальняя бедная родственница живет в их доме. Станислав убегал к себе, но возвращался, видел разбитое лицо, багро- вый назревающий синяк и опять просил прощения, целуя руки. Тетя уве- ряла, что простила, что все забыто и никогда не вспомнится, что они снова будут дружить, как прежде, и учиться музыке. А родителям она скажет, будто упала с лестницы: ступени в мансарду и впрямь были крутые. Но лучше бы она не говорила про учебу, потому как перед глаза- ми вставал голый, стонущий и нависающий над ней Вацлав, который все еще бродил возле дома и стучал время от времени. Ненависть к учителю вспыхнула так ярко, что этот сильный и жестокий вновь вселился в него и потряс кулаками.