Сибирские огни, 2015, № 6

179 ЛЮДМИЛА МУРАТОВА ДЕТИ, ПЕРЕЖИВШИЕ ВОЙНУ как наши взорвали кондитерскую фабрику — по склону в Кубань текли вязкие темные ручьи сладкой патоки. Мы кинулись набирать ее во все что можно — банки, склянки, ведра, горшки, кастрюли. А тут очередной налет! Под пулями и осколками бомб мы продолжали таскать спасительный продукт. Но некоторые так и остались лежать в грязно-сладкой жиже. Пелагея Прокопьевна была не в силах меня сдержать, звала «бисова душа» и колошматила чем попало, чтобы я сидела дома. Но потом все же призналась, что без меня, «бисовой души», воз- можно, и не выжила бы: тех продуктов, что я, рискуя жизнью, натаскала в дом, хватило на несколько месяцев. После тяжелых кровопролитных боев 12 августа 1942 года в Краснодар, треща моторами мотоциклов и лязгая гусеницами танков, вошла фашистская не- чисть. Началась оккупация — каждый год я вспоминаю этот печальный день. Вместе с немецкими в город вступили и румынские части. У румын была дру- гая форма, на пилотках красовались какие-то знаки различия — «ромашки». Они были еще хуже немцев. Шумной, крикливой, базарной манерой поведения очень напоминали цыган. У меня сложилось впечатление, что и сами немцы не любили и презирали таких союзников, с которыми вроде бы вместе тогда воева- ли и проливали кровь. Румыны, мы называли их «мамалыжники», были очень злыми, в открытую грабили и били местное население, насиловали женщин и все рыскали, рыскали, искали партизан, которых панически боялись. Мост через Кубань был разбомблен, многие не успели эвакуироваться, в том числе мои еврейские «кормильцы» — семья подружки Симы. Помню, как мы, ребятишки, бегали к Кубани — по ней проплывали трупы военных и граж- данских, иногда попадались раненые, вцепившиеся во что-нибудь плавучее. Местные жители старались их выловить, но, как правило, спасенных фашисты тут же добивали. Бабушка строго-настрого запретила мне даже заикаться кому бы то ни было о том, что я дочь полковника Красной армии: концлагерь, если не расстрел, нам обеим был бы гарантирован железно. В городе появилась местная «власть» — полицаи: невесть откуда повыла- зившие разномастные подонки-предатели из местных жителей, а также дезер- тиры, уклонисты, изменники. Они ненавидели советскую власть, впрочем, по моему глубокому убеждению, вообще всех и вся, а потому свирепствовали еще хлеще. Ходили полицаи в черной форме, за голенищем сапога у многих плетка. Ох сколько же раз мне доставалось плеткой по спине и ниже почти ни за что: залезла в брошенный сад, раздобыла доску для протопки жилища, а иногда и просто так, для острастки — типа, они тут хозяева. Начались бесконечные пере- писи, облавы, ввели комендантский час: действовали партизаны, которых вся эта мразь очень боялась. Полицаи участвовали и в карательных акциях вместе с частями СС. Не забуду, как они выслеживали и вылавливали молодых девушек — краса- виц, кубанских казачек — сгоняли к вокзалу, многих насиловали. Перед глазами страшная сцена погрузки их в эшелоны для угона в Германию: их затаскива- ют в вагоны, они вырываются — кругом крики, рыдания, стенания, их матери бросаются в ноги полицаям, но все бесполезно. Совершенно случайно довелось стать и свидетелем сцены ареста подружки Симы и ее семьи. Вокруг немцы с лающими овчарками, а полицаи тащат их в грузовик, помахивая плетками.