Сибирские огни, 2015, № 6

176 ЛЮДМИЛА МУРАТОВА ДЕТИ, ПЕРЕЖИВШИЕ ВОЙНУ Вильнюс, побывать в нашей бывшей квартире. Жильцы-литовцы сперва не хо- тели меня впускать. Я через дверь объяснила, в чем дело, дала в руки паспорт. Впустили, спасибо. Спустя три десятка лет я обошла последний приют своего детства, сердце щемило, в глазах стояли слезы. Расспрашивала соседей, но ни о Берте, ни о Робусе узнать ничего не удалось. Я ведь даже не знаю, удалось ли ей вообще тогда добраться от вокзала к своему сыночку. Позже мой супруг Юрий и сын Пётр тоже побывали около того дома, во дворе, где мы с Робусем играли, катались на велосипеде. В памяти осталась одна-единственная фраза по-польски: «Робусь, проше дач ровер на хвелечку!» (Робусь, дай, пожалуйста, велосипед на минутку!) * * * Не знаю, как далеко мы отъехали от Вильнюса, налетели фашистские «стервятники», состав полностью разбомбили. А ведь не могли не видеть, что там раненые, женщины, закрывающие собой плачущих детей. Никого, гады, не щадили! И все заходили и заходили, расстреливая нас из пулеметов на бреющем полете. Кто-то из раненых сумел выбраться из пылающих вагонов, кто-то нет — сгорели заживо. Мы, детвора, быстро стали взрослыми, многому научившись. Научились мгновенно падать при налетах. Научились без плача и слез прощаться с по- гибшими, всего пять минут назад бывшими живыми. Научились безошибоч- но определять по гулу моторов наши «ястребки» и их бомбовозы, точно раз- личать пустые и груженые бомбардировщики, пролетают они или заходят на бреющий. До сих пор в глазах стоит рожа одного немецкого летчика — на- столько низко он, сволочь, летел: защитные очки, блестящие золотые зубы, наглая ухмылка. И как он трусливо драпал, завидев наши «ястребки», но их было мало, ой как мало! Пешком, голодные, оборванные, часто без воды, мы пробирались по лесам. Сколько шли — не помню. И какая была радость, когда мы вышли на своих: услышали гудки наших паровозов, куда вышли — тоже не помню. Первый раз мне, слава богу, удалось выскользнуть из-под фашистов, чудом не попасть в облавы немецких и литовских полицаев. Нас, «бродящих беженцев» и раненых солдат, которых выводили, а подчас и выносили на руках героические женщи- ны — жены красноармейцев и комсостава вильнюсского гарнизона, собирали в один эшелон. Измученные, заикающиеся, с нервными тиками, мы добрались до Смоленска. Мачеха, помню, все совала документы и решительно требовала отправить нас в Минск, где в доме комсостава полка у нас оставалась квартира. На что вконец измотанный, осунувшийся, с красными от недосыпа глазами во- енный комендант устало выдохнул: «Милая, Минск уже у немцев!» — «Тогда в Москву, там мой муж!» — не унималась мачеха. Естественно, ни в какую Москву нас не пустили. Нас «обработали» встре- чавшие военные медики, накормили, приодели, посадили в целые товарные ва- гоны-теплушки и отправили в долгий путь на Волгу, в город Аткарск Саратов- ской области. Несмотря на глубоко укоренившиеся представления о всеобщем хаосе и бардаке первых дней войны, отмечу особо: все было хорошо организовано.