Сибирские огни, 2015, № 6

168 ВЛАДИМИР КУНИЦЫН ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ «ЛЕВИАФАНУ» У Андрея Тарковского нет ни одного фильма, в котором он не пытался бы приблизиться хоть на малую толику к Создателю, а значит, к надежде и люб- ви. Весь «Андрей Рублёв» — это духовный поиск Бога, трагический путь к Нему, и в финале — великая радость творческого озарения, дарованная как награда за верность и стойкость. А времена, в которые жил и творил Рублёв, кощунственно даже сравнивать с нынешними. И в этом средневековом ужасе родились светозарные иконы, словно окна, через которые с небес на человека смотрит любовь и надежда. А разве вдали от родины Тарковский, сам, как и Рублёв, мучительно на- щупывающий свой путь, не пробивается к свету, увлекая за собой и всех нас? Как забыть духовный катарсис, к которому А. Тарковский приводит Человека в финале «Жертвоприношения»? Напомню заключительные кадры этой ве- ликой картины: «В начале было Слово… почему, папа?» — говорит мальчик, лежащий под высохшим деревом. Каждый день он приходит к мертвому де- реву поливать его, упрямо веря, что в конце концов дерево оживет… И вслед за отцом произнося слова из Евангелия от Иоанна, сам обязательно отыщет в итоге ответ — потому что «Слово было у Бога, и Слово было Бог». В начале всех начал… Думается, рядом с Андреем Тарковским — в этом смысловом контексте — совершенно невозможно и близко ставить имя автора «Левиафана»… Начинает Звягинцев с обобщающей метафоры, которая, как железным об- ручем, стягивает весь фильм. Пролог: от вечной и прекрасной Природы мы приближаемся вместе с ки- нокамерой к миру и жилищу Человека. И чем ближе, тем безобразнее пейзаж. В эпилоге: после завершения драмы камера отправляется в обратный путь, от безобразий человека — в вечную красоту природы. Что в остатке? Откуда эта история, взыскующая глобальных обобщений? Цитирующая Священное Писание, отсылающая к английской философии XVII века — в лице Томаса Гоббса? И к притчам седовласой древности? История повседневная: мэру заполярного городка приглянулось место, на котором стоял дом. Мэр из дома людей выгнал, дом сломал и построил вместо него церковь. Если в двух словах. Почему же такая «простая» для нынешней России драма буквально рас- колола аудиторию на противоположные лагеря? Одни твердят, что Звягинцев поведал большую правду о современной России. Другие — сочинил огромную ложь. Уже в начале фильма Звягинцев, обрушивая на аудиторию мат-перемат, де- кларирует: пристегни ремни, зритель, сейчас увидишь правду без «запикива- ний», прикрас и лицемерных купюр. Всю как она есть! Вообще, в разговоре об этой картине понятие «правда» обретает ключевое значение. Здесь, на рубеже правды, раскалывается и публика. Поэтому критерий правды становится главным камертоном. Им и поверим фильм. О том, что режиссер собрал классную актерскую «сборную», нашел потря- сающе суровую, почти черно-белую натуру, холодное море (по древнему пре- данию, Левиафан обитал на Севере), голые скалы, низкое небо и словно гасну-