Сибирские огни, 2015, № 6

135 ПЁТР ДЕДОВ СПОЛОХИ Тройной одеколон Дело было весной, в пору моего учительства в деревне Рождествен- ке. После Первомая вызвал меня в контору колхозный парторг и попро- сил съездить к сеяльщикам на культстан, прочитать там лекцию или про- вести беседу. — Надо, — сказал он. — А коня вот хоть моего в ходок запрягите. Лучше бы, конечно, под седлом, вершки — дорога уж больно грязная... Я сказал, что в детстве пас коней, больше того — приходилось об- учать полудиких лошадей. — Так вам и карты в руки! — воскликнул обрадованный парторг. До культстана было километров пять, да только кто их считал, степ- ные версты? Дорог там десятки и сотни, кому как вздумается, так и едут — благо земля всюду тверда и ровна, как стол. Но весной после талых вод степь бывает коварной. Так называемые солонцовые «блюдца», почти не- заметные на сером фоне равнины, таят в себе большую опасность. Вот и я по незнанию мест и рассеянности врюхался в одно такое «блюдечко». Решил спрямить дорогу до культстана, спустился под гриву и вроде правил по сухому, по рыжей и красноватой прошлогодней травке, как вдруг сразу зачавкало под копытами. И не успел я дернуть повод, что- бы осадить с рыси коня, как он рухнул по колено в солонцовую трясину. Я попытался повернуть назад, но лошадиные ноги протыкали почву так же легко, как болотную лабзу * , конь забился и сразу сел по брюхо. Я спрыгнул с седла подальше от чавкающего месива. Солончак резиново прогнулся под ногами, но удержал. Я потянул коня за повод, пытаясь развернуть, —моло- дой, помню, дурашливый был меринок. Он не на шутку, видать, перепугал- ся, стал дергаться и визгливо ржать, все ниже оседая. Да я и сам растерял- ся, забегал вокруг, пока не влетел по пояс в растоптанный конем солончак. Но у меня были свободные руки. Я распластал их по зыбкому целику и кое- как выкарабкался. Промок по уши, сапоги были полны грязи, а грязь была пополам со льдом. Но переобуваться было некогда. У костра высушилась только спина, и я прямиком ударил к деревне, звать на помощь. Лошадь спасли. А когда я пришел домой, то встал вопрос и о моем спасении: в мокрой одежде и обуви на ледяном ветру я настолько продрог, что не мог выговорить и слова. Скулы мои свело, руки были как грабли. Ноги ничего не чуяли, стали как деревянные. — Топи, бабка, баню! — закричал дед Картузов, у которого я жил на квартире. — Ах-ти, ах-ти! — заквохтала баба Анна. —Шпиртику бы ему! — Во, голова! — засуетился, одеваясь, дед и рванул из избы на по- иски спирта. Старики меня любили — как сына. * Лабза — жидкая торфяная масса, образующаяся из гнилых остатков озерной болотной рас- тительности.