Сибирские огни, 2015, № 6

108 ДМИТРИЙ РОМАНОВ ТЕПЛОРОД — На хрена нам война… — Позвольте вам представить сильнейшее средство! Сетка для ко- маров!.. — Дама была, давай даму!.. — Следующая остановка — «Хмелищево». Осторожно… — Хватит этой кровавой войны за мир!.. Тёма замечал одни и те же лица, живущие в электричках по шесть часов в день, досуг коих в большей степени проходил именно тут. Они сплачивались в компании, находили друзей, хотя жили на разных станци- ях, от Туголесья и Конобеева до московских задворок. Они годами сади- лись на свои клейменые брючными пуговицами места, протертые ложа, травили анекдоты утром, чтобы разлепить улыбкой глаза, а вечером рас- стилали бумажные массмедийные скатерти под карты и закуску. Их дети дружили в электричках по выходным, а жены знали, кому набирать, если мужа нет к ужину. — Это Гриша? Гриша, это Света… Ну вы с Васей моим ездите на одной электричке… Ты не знаешь… а, уже? Ну ты его разбуди ближе к делу, чтоб не проехал. Они встречали зимние рассветы и провожали закаты над ртутным полотном путей. Они плакались суровой слезой и иногда сражались в там- буре, чтобы на следующее утро снова рассказывать друг другу анекдоты. Тёма пел за копеечку от них, хотя они не слушали, но все было весе- лей крыть козырем под «Уйдя с войны, но не дойдя до дна». И вот как-то раз на том конце вагона выросла, как из болотной гущи, камуфлированная бригада с гитарами наперевес. Трое в небесного цвета беретах. Тема допел свое и заметил, как один из них, медный, в серебристой щетине, долго сверлил его глазом из-под шрама. Остальные обращались к пассажирам от лица всех участников афганской войны, а тот все сверлил, молча и угрюмо. Они крепко и сипло запели про звезды над Кандагаром. Тёма ждал, свесив инструмент, понимая, что не пролезет с ним мимо. Как не разойдутся две отары на горной тропе Кавказа. Он присел на сво- бодное место и слушал, как все ближе звенит мелочь в их гитарные чехлы, слышал крепкое сиплое «спасибо». Впрочем, ему было не жаль уступить им обход. Но трое в беретах не прошли мимо, а присели рядом. Поначалу они молча смотрели на него, и он уже собирался встать и продолжить путь трубадура. Но один заговорил: — Про войну поешь? Чья песня-то? — Да… знакомая написала. — Тёма улыбнулся. — Нормально. А сам служил? А чего волосы такие? — Служивый тоже улыбнулся, и Тёме показалось, что в этой улыбке не было ни угрозы, ни упрека, но только затаенная грусть отжившего человека. Тёма пожал плечами, опустив глаза. Тогда заговорил медный, со шрамом. — Чтоб такие песни петь, надо самому через это пройти. Слышь чего… Ты на меня-то смотри.