Сибирские огни, 2015, № 6

103 ДМИТРИЙ РОМАНОВ ТЕПЛОРОД рать их ведро — можно продать в ресторан. Она просила не делать этого, а идти есть шашлык. И добавила, что подобные выдумки не приводят ни к чему хорошему. — Так мой папа говорит. — А что тогда приводит к хорошему? — спросил я, щурясь на нее через улиткины рога. — Болеро, например. — Какое болеро? — Приходи пить с нами чай, и я покажу. И я пришел на следующий же день. Родители ее оставались дома, любезно предоставив нам стол, лампу и целый сад. Только раз в окне про- ступило суровое красное лицо. Строгая красота ее черт выступала свидетельством строгого отцов- ского воспитания — авторитет главы семейства окаймлял каждую ее ли- нию и фразу. Ясность и четкость речи ввела меня в смущение перед моим костяным языком. — Ты замолчал, потому что я на два года тебя старше, — заключила она, — так что давай я лучше научу тебя играть в преферанс. Она сбегала за колодой. Мы сыграли, и я провалился. — А зато я умею гадать, — сказал я, ерзая на рыбацком раскладном табурете, — меня крестная научила. Она загорелась и попросила погадать. На что? На любовь, конечно. — Только, знаешь что, — повелительно сказала она, — ты погадай себе, а я посмотрю. И вышел червовый валет, и вышла червовая дама. И когда осталь- ные карты показали мне роковую комбинацию, встал вопрос: сказать как есть или дальше фантазировать про улиток? — Это я, — ткнул я в усатого валета, — а это какая-то девочка. Тут еще известие и дом, только чужой. — А что за известие? — Она нависла над столом, раскачивая его, и мне не верилось, что она старше меня на годы. Время не властно над освещенной кроной яблони, не властно над фарфоровым разливом гжели, над испитой чашкой чая и бахромой обо- жженного им нёба, оно не уместится на круглом столе, не ляжет красной мастью, не вырвет из груди нервной радости песочных волос. Время рас- топит ее имя, но не властно над образом. Времени подвластно лишь без- образное. — Это про меня. Любовь к кому-то. — К кому же тут любовь? — Она откинулась в кресле за чашкой, сняла с нее божью коровку и поставила обратно. — Может быть, к Майку? — предположил я. — Это кто? — Это так собаку нашу зовут. А может быть, к маме. Но ее в рас- кладе нет… и собаки нет. Даже бабушки нет, и вообще, тут чужой дом. Значит, я еще кого-то люблю. — И я понял, что если скажу еще хоть слово в этом полубреду, то сердце выскочит у меня прямо изо рта.