Сибирские огни, 2015, № 6

99 П Р ОЗ А Дмитрий РОМАНОВ ТЕПЛОРОД Р а с с к а з ы Чистый лист О романе «Преступление и наказание» я узнал в первом классе. Когда к нам приезжал из Рязани дядя Андрей и пыхтел за столом, как толстый самовар — шутками да прибаутками. — Знаете, — говорит, — отчего у рязанского мужика пузо накрень? Потому что топор из-за пояса подпирает. Я говорил, что хочу топор на день рождения. Он сулил мне разбой на большой дороге. И добавлял между прочим: — Сразу видно — корни старообрядческие. А то было верно, и знать о том я начал с пеленок. Первые воспо- минания мои касались затертых лестовок прабабки, читающей толстую пахучую книгу на малопонятном языке. Она крестилась в пол на черные лики с красного угла, хлебные телеса святых в тяжелых окладах; дядя Андрей макал горбушку в шпротное масло, и я вспоминал горбатые их телеса. И прабабкино: «Ешь, не балуй, Боженька накажет!» — А почему топор и старообрядцы? — спрашивал дед. — Ну раскольники же, — и пыхтел красным надсадом. И все пых- тели. В романе «Преступление и наказание» господин Свидригайлов сравнивал ад с деревенской баней — «закоптелой, а по углам пауки». Этого я знать в ту пору не мог, а позже ощутил дистанцию между взгля- дом господина Свидригайлова и нашими корнями. Общественная баня тогда доживала последний год. Фарфоровый завод умер вслед за Страной Советов, как раб, закланный вместе с по- чившим фараоном. И так выходило, что работягам вроде как больше и не нужно было мыться. Закрыли баню: дров-то сколько жрет! А так — она вовсе не была закоптелой, и не было никаких в ней пауков. Те селились в уютных домах, охраненные поверьем, что убьешь паука — отсохнет рука.