Сибирские огни, № 6, 2014
ВИОРЕЛЬ ЛОМОВ. КОШКА ЧЕРНАЯ С ТОПОЛЯ ЗЕЛЕНОГО — Почему? Ходила. Вот она я. Она стояла с самого края в первом ряду, без двух своих орденов и пяти медалей, сгорбившись, и такая старенькая, что Василий с трудом удержал в себе рыдание. Он отошел к окну, комок стоял у него в горле. — Тополь-то вырос как, — с трудом произнес он, не видя тополя, и за кашлялся. Ольга Ивановна, объяснив состояние сына по-своему, стала рассказывать о том, как они жили с «сыночком» все это время, пока его не было. «Это время» представлялось Василию непреодолимой пропастью. Какой у нее слабый, дребезжащий голос... Как он омужичился, думала она, когда на мгновение немеркнущий в па мяти облик сына-школьника заслоняла грузная, кряжистая, пугающе чужая фигура Василия. Какие залысины, шрам, какие мускулистые руки. — На тополе иногда лежит красивая кошка. Вон там. Обрати внимание. — Обращу, — с улыбкой сказал Василий. Он с детства не терпел кошек, и мать-то наверняка знает об этом. Бедная, для нее тут и кошка целое событие. Что еще, кроме телевизора? Двадцать лет одно и то же, одно и то же... Я за это время полмира повидал, а она... Василий вспомнил, что и мать во время войны прошагала пол-Европы, но для нее это сейчас ровным счетом ничего не значило, словно и не было вовсе... А для меня мои полмира? Мир-то мой тут. Мать, радуясь открытой улыбке сына, вновь видела перед собой маль чика, а не заматерелого вояку. И ей хотелось отложить все в сторону, не суетясь, сесть за кухонный стол и поговорить по душам, но все шло как-то не так... Ну и ладно, потом, успокаивала она себя, после посидим, поговорим... 5. Всю обратную дорогу к месту службы Василий думал о том, как хорошо было в детстве, когда он сидел возле матери, закрывал глаза и отдавался ее ла сковой руке, ее бесконечным воспоминаниям. Это была его сказка, волшебная и неповторимая. Закрыв глаза, он думал о том, что же мешало ему и сейчас, как в детстве, провести с ней так хотя бы один вечер. Всего-то один вечер в году! Не полу чилось, однако. Еще лет десять назад такой вечер был бы возможен. Позавчера у него вырвалось: — Мне, ма, каждый раз страшно возвращаться с неба на землю. — Ты хоть счастлив, сынок? — дрогнул ее голос. — Сверху так красиво все, — сказал он, почувствовав, как в сердце его вошла игла. — Может... в отставку, Васенька?.. Ты побледнел что-то... Мать возилась с жарким, а Василий сидел за столом и, незаметно для ма тери массируя себе слева грудь, глядел на тополь. Тополь стал раздражать его. Мать совсем зациклилась на нем, и уход за «сыночком» стал для нее ритуальным действом. При этом Василий с детства знал, что где-то внутри тополя хранится шкатулка с его, Василия, жизнью. Надо же, всю жизнь простоял на одном месте, не суетился, не рисковал, не рвался в люди, просто рос вверх, а о жизни знает больше меня, да и жизнь дала ему больше, чем мне. Он наполнен ею от вершины до корней. Он пони мает мать лучше, чем я, а она — его, чем меня. Василий вдруг вспомнил Джанки, а потом — Лауру, но вспомнил только глаза, без имени.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2