Сибирские огни, № 6, 2014
граф: «Анатолию Нестерову — с надежда ми». Надежды, надежды... Проходят дни, вместе с ними уходят надежды, вернее, уходят одни, а на смену им всё равно при ходят другие. ...В те годы я учился в Воронежском университете на филологическом факуль тете. Сдав зимнюю сессию, вполне благо получно «зайцем» приехал в столицу поез дом «Воронеж — Москва». Я неплохо знал и любил стихи Бори са Слуцкого. Мне нравилась его раскрепо щённость, умышленное отталкивание от гладкописи. В его стихах напрочь отсут ствовали равнодушие, казёнщина. В них чувствовалась непосредственность, сама жизнь с ее острыми углами. И вот, без всякой предварительной до говоренности, наобум направился домой к поэту. С закономерным волнением звоню в дверь. Раздается пугающий шорох ключа, и на пороге он. — Здравствуйте! Вы знаете, я молодой поэт. Приехал из Воронежа. Хочу показать вам свои стихи, — что-то в этом духе я про лепетал. — Проходите! — сурово произнес Слуцкий. В коридоре он небрежно взял букет цветов, которые я принес, бросил отрыви сто «спасибо» и передал их жене, которая тоже вышла на мой звонок. Разговаривали мы с ним вдвоем, в от дельной комнате. Как входишь в квартиру Слуцкого, что в Третьем Балтийском пере улке, так сразу из коридора, кажется, налево. Некоторые мои стихи ему понрави лись. Он стал меня расспрашивать о жизни, о Воронеже, о снабжении в магазинах, ко торое в то время было скудным. Я удивил ся, конечно, про себя, почему его — боль шого поэта — волнует снабжение. Он дол жен быть выше этого... так по наивности и молодости казалось мне тогда. И Слуцкий, как будто угадав мои мыс ли, сказал: «Настоящий поэт должен ин тересоваться всем. И не должен прощать ошибки... даже правительству». — А я и не прощаю, — с детской и ни кому не нужной запальчивостью брякнул я в ответ. Можно было подумать, что от моего непрощения что-то зависит. Зазвонил телефон. Слуцкий с кем-то говорил, как я понял, о предстоящем вече ре поэзии. После телефонного разговора неожиданно спросил у меня: — А вы чьи стихи больше любите, Гордейчева или Жигулина? — Жигулина, — ответил я. — Я тоже. Но Гордейчев хорошо на чинал... — Я не помню, как начинал Гордей чев, мне трудно судить. Слуцкий промолчал. Перевел разговор на другую тему. — Вы студент... Вам помогает кто- нибудь? — Нет, никто. Родителей у меня нет. Кручусь сам. Вагоны разгружаю. — А переводами занимаетесь? Кстати, какой иностранный язык изучаете? — Немецкий... переводами не зани маюсь. — Переводить стихи — это то же са мое, что вагоны разгружать, — чуть груст но произнес Слуцкий и добавил: — А не мецкий учите получше, пригодится. Потом спросил у меня: — Кто вам нравится из молодых поэтов? Я, не раздумывая, ответил: «Волгин и Заурих». В то время подборки их стихов за полонили московские журналы. Слуцкий промолчал... — А вы не знакомы со своим земляком Алексеем Прасоловым? — с теплотой и за интересованностью в голосе произнес он. В то время я еще не был знаком лич но с Алексеем Прасоловым. Рассказал, что видел Прасолова всего один раз, когда он выступал в кафе «Россиянка», которое на ходится в центре города. Борис Слуцкий написал записку Алек сандру Богучарову, работавшему в те годы в отделе поэзии журнала «Смена». Он реко мендовал мои стихи. Богучаров прочитал, кое-что отобрал, обещал напечатать. Но опубликованы в журнале они так и не были. После первой встречи с Борисом Слуцким прошло четыре года. Я уже окон чил университет и работал литсотрудником в районной лискинской газете. Однажды заведующая отделом писем нашей редакции Люся Анцупова собралась ехать в Москву. Я вручил ей новые свои сти хи и попросил зайти домой к Борису Слуц кому. Через несколько дней, вернувшись из Москвы, Люся рассказала, что просьбу мою выполнила. Слуцкий обещал внимательно прочитать стихи и написать мне письмо. Из Москвы Люся привезла для нашей газеты новые стихи поэта. 18 апреля 1970 года в лискинской рай онной газете «Ленинское Знамя» были опу бликованы стихи Бориса Слуцкого «Надо, значит надо», «Убежденность», «Учебная музыка», «Летний дождик».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2