Сибирские огни, № 6, 2014

заговорить с ним о политике, разумеется, критикуя власть имущих. Он сразу же, что­ бы переменить тему, заявил: — Давай лучше поговорим о Тютчеве. И тут же процитировал: О, вещая душа моя! О, сердце, полное тревоги! О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия! О политике он не хотел говорить не из-за страха, а из-за полнейшего безразли­ чия к ней. Прасолов как поэт шел от старой шко­ лы. Совершенно ясно, что и Тютчев, и Блок оказали на его творчество сильное влияние. Ему был совершенно чужд Вознесенский, да и многие современные громкие поэты. В шестидесятые годы многие считали, что сейчас не время «тихих лириков». Со страниц журналов, газет не сходили стихи Евгушенко, Рождественского, Вознесен­ ского — поэтов громких и шумных. Однажды, встретив меня, официально признанный и обласканный властями поэт Владимир Гордейчев спросил: — Читал вчера статью в «Правде», как досталось тихим лирикам? И, не скрывая радости в голосе, добавил: — Всё! Время Жигулина и ему подоб­ ных проходит. Под «подобными» в первую очередь он, разумеется, имел в виду Прасолова. Сейчас, оглядываясь назад, я пони­ маю, насколько несерьёзны и беспредмет­ ны были эти споры. Можно писать тихие лирические стихи и быть большим поэтом. Впрочем, как и наоборот. Все зависит от та­ ланта автора. Что же касается Гордейчева, то я ни­ когда не был его поклонником. Он хоро­ ший техник стиха, но привычное уменье делать стихи убивает самое главное — по­ эзию. Беда Гордейчева в том, что он душу бережет в процессе создания, отсюда хо­ лодность, описательность, сухость строк, которые не вызывают ответного чувства сопереживания. Вспоминаются знаменитые строчки Гордейчева, не раз цитировавшиеся в то время критиками: Мы не галстуком броским Потрясаем умы. Это мы—Мануковские! И Гагарины— мы! Даже я, уж не говоря о нынешней мо­ лодёжи, не помню — кто такой Мануков- ский. Всё это писалось на злобу дня... А мирозданье всегда, навеки будет сжато берегами. Я высказываю своё мнение, которое сложилось у меня за эти долгие годы, не претендуя на истину в последней инстан­ ции. Может быть, кому-то покажется, что «потрясать умы не галстуком броским» и есть большая поэзия. Тогда, как говорится, о вкусах не спорят: кому — офицеры, кому — огурцы. В 1969 году, после окончания Воронеж­ ского государственного университета, я уехал работать в Лиски, литсотрудником в район­ ную газету. Первое время часто бывал в Воро­ неже. Водин из таких приездов в редакции об­ ластной молодежной газеты «Молодой Ком­ мунар» встретился с Алексеем Прасоловым. Из редакции мы вышли с ним вме­ сте. Настроение у Прасолова было при­ поднятое. Мне надо было уезжать к себе, в Лиски. Он вызвался меня проводить на электричку. По дороге стал рассказывать, что готовит новый сборник, который будет называться «Во имя твое» и целиком посвя­ щен жене — Раисе Андреевой. Я у него спросил: — А в Москве не собираешься изда­ вать новую книжку? Он несколько секунд промолчал, по­ том задумчиво произнес: — Собираюсь... Но для этого надо пи­ сать, чтобы книжка состояла из новых стихов. В эти годы, как мне показалось, Прасо­ лову писалось трудно. В книге «Во имя твое», которую выпустило Центрально-Черноземное издательство, было немало стихотворений из предыдущих сборников поэта. В вокзальном буфете на закуску мы купили четыре пирожка. Алексей взял себе всего один, остальные подсовывал мне: — Ешь, ешь, ты молодой, тебе нужно, а мне уже не обязательно. Тогда я этим словам не придал особого значения, мне, вчерашнему студенту, и прав­ да казалось, что сорокалетний умудренный опытом Прасолов большую и лучшую часть своей жизни прожил. Но теперь я понимаю, что это совершенно не тот возраст, чтобы го­ ворить «не обязательно». Последний раз с Алексеем мы встре­ тились в самом начале января 1971 года. Я сидел у себя в редакции и корпел над об­ работкой писем, которые готовил к печати в районной газете. Вдруг дверь открылась, и на пороге я увидел Алексея Прасолова. — Вот, еду отдыхать в санаторий, ре­ шил зайти, — проговорил он. Санаторий «Дивногорье», куда ехал подлечиться Прасолов, находился недалеко