Сибирские огни, № 6, 2014

Купив его, я первым делом стал искать сти­ хотворение, которое кончалось строчками, так поразившими меня. Здесь — в русском дождике осеннем Проселки, рощи, города. А там — пронзительным прозреньем Явилась в линзах сверхзвезда. Это начало. А кончалось оно так: Что в споре? Истины приметы? Столетья временный недуг? Иль вечное, как ход планеты, Движенье, замкнутое в круг? В разладе тягостном и давнем Скрестились руки на руле... Душа, прозрей же в мирозданье, Чтоб не ослепнуть на земле. Любители поэзии, местные литера­ торы заговорили об Алексее Прасолове, кто с восторгом, кто, не сумев справиться с завистью, прохладно и даже враждебно. Ничего удивительного в этом нет. Так оно было и так будет всегда. Достаточно вспом­ нить классические строчки: «У поэтов есть такой обычай: в круг сойдясь, оплевывать друг друга». ...Встречаю как-то на проспекте Ре­ волюции Алексея Кочербитова — доброго человека, автора посредственных поэтиче­ ских сборников. В то время он мне казался старым, ему было где-то под пятьдесят. Доброжелательно схватив меня за рубашку, дыша в лицо чем-то винным, он громко кричал, потому что был глуховат: — Ты представляешь, Прасолов по­ дарил свой сборник Павлу Касаткину, а тот порвал его и выбросил на улицу со второго этажа Союза писателей. Выбросил самого Прасолова... «Самого Прасолова» — это красноре­ чиво говорит о высокой оценке творчества поэта — пусть не самым одаренным из кол­ лег, но человеком, всю жизнь занимавшим­ ся поэзией. В то время я жил в студенческом обще­ житии, в одной комнате с товарищем по факультету Владимиром Сарычевым, с ко­ торым довольно близко сошелся. Володя был на курс старше меня, учился только на «отлично» и очень серьезно занимался ли­ тературоведением. При обсуждении стихов Прасолова у нас с ним было полнейшее вза­ имопонимание. Как раз он только что закон­ чил курсовую работу с броским названием: «Мирозданье Алексея Прасолова». С пафосом, хорошо поставленным голосом он читал мне выдержки из своей работы. Помнится, как он восторгался сти­ хотворением Прасолова о лошади и миро­ здании. — Ты только послушай, какая глуби­ на, какие строчки. И декламировал: Мирозданье сжато берегами, И в него, темна и тяжела, Погружаясь чуткими ногами, Лошадь одинокая вошла. Перед нею двигались светила, Колыхалось озеро до дна, И над картой неба наклонила Многодумно голову она. Что ей, старой, виделось, казалось? Не было покоя средь светил: То луны, то звездочки касаясь. Огонек зеленый там скользил. Небеса разламывало ревом, И ждала — когда же перерыв, В напряженье кратком и суровом, Как антенны, уши навострив. И не мог я видеть равнодушно Дрожь спины и вытертых боков. На которых вынесла послушно Тяжесть человеческих веков. — Это лучшее стихотворение о лошади в современной поэзии, — подытожил Воло­ дя,— да и не только о ней. А как сказано здо­ рово: «Мирозданье сжато берегами». Как показало время, Володя (в насто­ ящее время профессор Липецкого педаго­ гического институт Владимир Алексан­ дрович Сарычев) оказался прав. Стихотво­ рение о лошади и мироздании — одно из самых знаменитых в творчестве поэта. Спустя два года, в 1968 году, я лично познакомился с Алексеем Прасоловым. А вышло это так. Возле помещения редакции областной газеты «Коммуна», которое на­ ходилось в то время на проспекте Револю­ ции, я стоял и о чем-то разговаривал с Оле­ гом Шевченко — сотрудником этой газеты. Вдруг мой собеседник, прервав разговор и глядя за мою спину, произнес: — Вон идет Прасолов. Опять выпив­ ший. Ему можно пить, он пишет полугени- альные стихи. Я быстро попрощался с Олегом и по­ шел вслед за Прасоловым. — Алексей Тимофеевич, — тронув его за плечо, обратился я к нему. Он резко обернулся ко мне: — Что? Взгляд его был встревоженный. — Я знаю ваши стихи, они мне... как бы сказать...