Сибирские огни, № 6, 2014

прекратился, не вернись с работы старшая. Рванула дверь, стянула платье и на животе, на груди отогревала посиневшее тельце, расхаживая жестко и широко от порога к печи и обратно, все — в молчании. Так же молча купала младенца в цинковом корыте — в том самом, грела молоко для рожка, и, когда девочка, дважды подавившись воздухом, жадно начала сосать, повернулась к матери: жива. И мать, уронив голову на руки, наконец разрыдалась. Девочку назвали Наткой. — Женщина! Я вам говорю: уплочиваем за проезд! Проезд уплочиваем, гражданочка! Пьяная, что ли? Ната подняла глаза. Кондукторша в куртке под ремнем, со звенящим ме­ лочью кошелем и билетными рулонами на сумке громоздилась в проходе, как разряженный к индийской свадьбе ритуальный слон. — Денег нет. Я отдам, завтра отдам, можно?.. — Как это — денег нет? А чего в автобус лезла? Еще и с дитем! Чему ты его научишь? Рожают тоже... Денег нет — натурой плати! Страмина такая, а! Да я тя высажу нахрен! Она орала еще долго и много, про бога и черта, которых, видать, нет, раз такое в жизни творится, орала, распаляясь до срыва голоса, и, закрывшись от пассажирских взглядов спиной, совала под казенное одеяло, в Наткины ладо­ ни и даже за ворот пальто мятые купюры и, не считая, горстями медь. Улица Щапова тонула в сугробах и в ступающей за матерью след в след ночи. Дорога шла в гору, мимо глухих палисадников, черных окон и рвущих­ ся с цепи собак. Она расстегнула пальто, запахнула полы поверх свертка. Дощатый тротуар обледенел, и мать ступила на дорогу — машин здесь не бывает. Шла и думала — не с той ли кондукторшей будущий ее муж ездил к ней на свидания? Она отрывала ему билеты, и билеты оказывались счастли­ выми почти всегда. Павел вклеивал их в Наткины альбомы с плюшевыми об­ ложками, возле парадных портретов с ретушью. Она на этих снимках всегда была розовощекой и всегда с разными глазами — то синими, то зелеными, а то вдруг черными — сутулый мастер в фотоателье глядел поверх очков-по- ловинок виновато, оправдываясь: я так вижу. Дома и зеленый картон стра­ ниц, и фотографии, и счастливые билеты Павел захлестывал наискось перье­ вой ручкой: «Мои черти, твои ангелы, милая, говорят нам про любовь, твои черти, мои ангелы, милая, выпускают мне всю кровь». И рисунки тушью: рогатые, глазастые, как олени, черти и гневные огнеглазые ангелы — все, как один, рукокрылые. Дом пустой, выстуженный. Мать зажгла свет — электричество, слава богу, было; огляделась. Кроватка с перилами, над перилами — гуашью нарисован­ ный коврик: медведи, зайцы, птицы — и кайма по краю с тщательно выпи­ санной бахромой. Ребенок под пальто завозился, закричал. Натка дыхнула на руки — изо рта шел пар. Взгляд упал на цинковое корыто в углу. Она затрясла головой, прогоняя мысли и страх, страх загнанной в угол крысы, в слабости своей готовой на все — от предательства до убийства. Положила ребенка в кровать, спустилась в подпол за углем, долго шарила в потемках — руки не держали спичек. Наконец выбралась наверх — угля ни крошки. Ударила себя ладонями по щекам — и еще раз, и снова, пнула ногой корыто, опрокинув стул. Натка кричала и била по стулу кулаками, ногами в сапогах, кричала и била, пока не разнесла его в щепу. Вскоре печь пылала, стало теплей. Мать скинула пальто — и вдруг спохватилась: ребенок не кричит. Метнулась к кро­ ватке и замерла: на клетчатом одеяле, поверх штампа, сидела крыса с отвис­ шими, набрякшими молоком сосками, сидела на животе ребенка, и обе они, девочка и крыса, вглядывались, внюхивались друг в друга, обе недвижные, не решившие пока, кто здесь охотник. ВАЛЕРИЯ ИВАНОВА. НЕБО НАД ДВОРАМИ