Сибирские огни, 2013, № 3

А через день во двор пришел дядя Коста и принес в мешке четыре арбуза, а под мышкой — ящик винограда. Он грустно на нас посмотрел и сказал Сереге: — Эй, биджо! Серега попятился. Но дядя Коста продолжал: — Дети! Иди сюда! Кушайте арбуз. Кушайте! Я вам принес! Сам принес! Я знаю дорогой арбуз, знаю хороший, эти — хороший! Кушайте! Только воровать не надо! Сегодня арбуз, завтра кошелек... Вам тут кажется, что идти недалеко! Тюрьма не ходят, тюрьма ездят! Тюрьма не сидят, тюрьма всегда бегаю т. И бьют много... Он сам разрезал огромные арбузы на большие куски, на железном подносе помыл виноград из шланга, сел на скамеечку. Мы, осмелившись, стали угощаться, а он смотрел, не кончился ли у кого кусок, не оттирают ли в сторону маленьких. Когда все было съедено, он сказал: — Захотите арбуз— идите базар, спросите дядя Коста. Я дам. Воровать не надо. Это я вас так прошу не делать. Воровать — очень плохо воровать. Мой Арчил тоже теперь все бьют, бегает тут на Север с пилой за елкой. А я арбуз привез. Ему деньги надо, много деньги, чтобы раньше отпустили. Кушайте. Не ездите тю р ьм а . Кушайте. И заплакал. ТРИБУНА Представьте себе трибуну. Высокую, метра ч е ты р е . или даже пять. С крутой лестницей, вернее, с двумя, — по одной нужно подниматься, а по второй спускаться. К первой в определенное время всегда выстраивается очередь. Представитель каж­ дой проживающей в доме семьи непременно стоит в этой очереди и медленно про­ двигается наверх. А там — там он поднимает руку, как Ленин на памятнике, и . Когда я был совсем маленький, то любил подниматься на эту трибуну вместе с папой. Мы делали это в компании с живущим в соседнем подъезде папиным колле­ гой, дядей Левой. В очереди никто не думал о предстоящем публичном акте — разговоры шли на отвлеченные темы. Старушки как всегда ворчали и сплетничали, — но, конечно, куда осторожнее, чем сейчас. Мужчины вели беседы о рыбалке, охоте, дачном сезоне и ценах на доски и навоз. Женщины помоложе жаловались на здоро­ вье детей, постарше — на собственное. Те и другие дружно ругали врачей, оглядыва­ ясь, не стоит ли рядом кто-нибудь из семейства профессора Гроссмана, — он счи­ тался врачом хорошим, и его, понятное дело, побаивались прогневать. Профессор Гроссман выходил из дома заранее и устремлялся к трибуне, когда замечал, что к концу очереди пристраиваемся мы втроем. Папа и дядя Лева всегда говорили о джазе, о кино, о премьерах в театре или о спорте. Старушки посматрива­ ли на нас косо: хотя профессор Гроссман был немец, а папа— поляк, мы для них все равно были чужими. Обрывки наших разговоров их нервировали: «Итальянский неореализм. Джон Колтрейн. Роланд М ати ас .» Только если папа заговаривал о том, почему крохотная ГДР всегда соперничает с Советским Союзом на Олимпийс­ ких играх, и возмущался: «Они не жалеют денег на то, чтобы в каждой школе был хотя бы маленький бассейн, а в каждом дворе — баскетбольная площадка, хоккейная коробка.» — это вызывало сочувствие. Дяде Леве очень не нравилось, когда кто-то знал больше чем он или когда ему нечего было добавить к сказанному кем-то другим. Папа любил из-за этого его ра­ зыгрывать, и профессор охотно принимал участие в этих розыгрышах. Обсуждая как-то «Семейный портрет в интерьере», папа вдруг вставил в разговор, незаметно подмигивая Гроссману: — Но, конечно, эта картина никуда не годится по сравнению с «Седеющим медведем» Баттистини . — О! — подхватил профессор. — Венецианский фестиваль. Да. Всеобщее признание. Просто колоссальный успех! 79 АНДРЕЙ ЦУНСКИЙ ГОРЯЧАЯ ВОДА