Сибирские огни, 2013, № 3

ВЛАДИМИР ШЕМШУЧЕНКО НА ВСЕЛЕНСКОМ ПУТИ КАРАВАНА * * * Я скользящей походкой сам-друг возвращаюсь домой... Муза канула в ночь и свела (вот зараза!) Пегаса. Рядом кашляет город— он пахнет тоской и тюрьмой, И ещё недержаньем горячей воды в теплотрассах. Это надо же — вляпаться в эту чухонскую рань, В этот выжатый воздух с душком топляка и сивухи, И в уме сочинять не стихи, а тотальную дрянь, И заснеженным львам, осердясь, раздавать оплеухи. Просыпается город — ему на меня наплевать — Мною он пренебрёг и бесстрастно зачислил в потери. Дома ждут меня стол, абажур и складная кровать, И некормленый кот, и ворчливые старые двери. Я домой возвращаюсь, и тёплое слово — домой — Языком непослушным по нёбу сухому к а таю . Я чертовски богат надоедливым задним умом, Потому даже псы мне, рыча, отказали от стаи. Я домой возвращаюсь. Я болен. Я ранен тобой, Мой, продутый ветрами, чахоточный каменный город. Знаю — ты не зачтёшь этот наглый словесный разбой И снежинку прощенья уронишь за поднятый ворот. * * * У зимы петербургской характер — прескверный весьма: У неё задарма на понюшку не выпросишь снега. Безъязыкие — жмутся друг к дружке на Невском дома, А под ними подземка гремит допоздна, как телега. Разгулявшийся ветер начистил атлантам бока И, как ловкий цирюльник, намылил гранит парапета. В плиссированной юбке на берег выходит река И с достоинством царским идёт в Эрмитаж без билета. И опять всё не то! Как мальчишку меня провела— Вместо ярких полотен подсунула кинокартинки! А над площадью Ангел уже расправляет крыла И Балтийское море мои примеряет ботинки. * * * Александру Тимофееву Художник поставит мольберт, И краски разложит, и кисти, А я — двадцать пять сигарет И с ветки сорвавшийся листик. Мы будем сидеть vis-a-vis, Пока не опустится темень, И ради надмирной любви Пространство раздвинем и время. 54