Сибирские огни, 2013, № 3

Пафнутьев вздохнул: «А приятель-то нынче не в себе, — такое бывает с пере­ пою». Помешкав, предложил: — Пойдем-ка до дому. Там у нас осталось маленько. Надо быть, на похмелку хватит. Подхватились, хотя не сразу и не бойко, а так, как если бы через силу, и, одолевая в теле слабость, вышли на таежную тропу, с утра изрядно отсыревшую от обильного росяного дождя. Как могли, поспешали, в груди-то страсть как горело, — но могли нынче немногое: все ж, когда солнце вытолкнулось из-за остроглавого гольца, были на околичке поселья. Тут-то и услыхали приятную для слуха негромкую мелодию, которая напомнила Платоше ту, дивную, про которую думал, что никогда больше не услышит ее. Мелодия доносилась со стороны отчего подворья, была она спокойна и домовита, ничего для себя не требовала, не норовила покрыть все пространство, вполне удовлетворяясь тем, что было подвластно ей. — Федь... — прошептал Платоша. — Че бы это значило?.. Тот не ответил, на него опять нашла оторопь, да не та, что прежде, а добрая и светлая, подталкивающая к ясному и чистому, хотя еще никак не обозначенному в душе. И, подчиняясь ей, он сорвался с места и побежал по заросшей дурнотравьем кривоватой улочке к третьему по ближнему ряду дому, вросшему в землю. Следом за ним припустилПлатоша, но скоро обогнал его и, задыхаясь от нахлынувших чувств, прошептал горячечно: — Господи, неужто и впрямь балалайка обрела прежний голос?.. Не могло же нам померещиться?!.. Загорулькин подбежал к калитке, распахнул ее настежь, легкую и податливую, и застыл на месте; у него сильно, взахлеб, забилось сердце, а ноги разом сделались слабыми и вялыми. Он увидел зябко дрожащую в утреннем сумерке человеческую тень, павшую наземь от тускло и меркло светящегося окошка. И была тень узкая и длинная, она напомнила Платоше ту, другую . — Значит, ты вернулся?.. — пробормотал он почти спокойно, но еще долго был не в состоянии сдвинуться с места. ♦