Сибирские огни, 2013, № 3

КИМ БАЛКОВ БАЛАЛАЙКА щенными волосами, промеж сухоногих дерев, перекатывается с места на место, редко когда не наберет кошелку спелой ягоды. У них с Пафнутьевым долгое время не было детей. И вдруг (ах, опять вдруг! И что за страсть за каждым движением мысли углядывать неожиданность, точно бы ничего другого и нету?) забеременела Пафнутьиха. Случилось это, когда ей стукнуло сорок лет. Родила мальчишку. И через год родила. И еще через год... Федька от такой бабьей скорости чуть ума не лишился, но время годя взял себя в руки и сделался дюже проворен в делах и в движениях побойчей. У него, кажется, прибавилось ува­ жения к себе. И, если какая бабенка при встрече с ним морщила нос и говорила с досадой, когда тот нечаянно задевал ее плечом: «Тю, неповоротливый!» — нередко добавляя и чего похлеще, он не покрывался, как раньше, ровным румянцем, а отве­ чал не без дерзости в сипловатом голосе: — Дура ты! Дура!.. Опять же, че с тебя взять, коль скоро не блюдешь свово интересу. Ить какой мужик дотронулся до тебя!.. Не чета тем, что в телевизоре ку­ выркаются. Тьфу на них!.. С недавних пор понравилось Федьке слушать, какПлатоша играл на балалайке, извлекая из нее чудные звуки. Зачастил к нему. А ведь раньше не тянуло к музыке. Но после того, как в отчей избе появились пацанята, что-то стронулось в нем. Он уж и на жену, хотя и нечасто и как бы даже робея, стал поглядывать с нежностью в мутных поросячьих глазках, над которыми подковками зависали толстые рыжие брови, а то устраивал возню с ребятенками на чистом, скобленном избяном полу. Правду сказать, Платоша выделял Федьку средь знакомцев. Было в нем такое, чего не сыскать в других: вроде бы доброты побольше, ласковости даже к самой малой птахе. В последние годы он не брал в руки ружья, говоря: «Неча губить таеж­ ную животину. Обойдуся без зверьего мяса. Ну его!.. Не пропихнешь чрез горло-то, застреват в самой середке». Было дело, Платоша поведал Пафнутьеву о буддистском монахе, что приходил к нему и научил по-новому играть на балалайке, а еще сказал, что в инструменте этом есть душа, только не каждый может породниться с ним, лишь тот, у кого сердце не запятнано грязными помыслами. — Монах, надо думать, после встречи со мной вознесся на небо: на земле-то и слабого следа от его пребывания не сыскалось. Я уж всю рощицу подле ручья обла­ зил и ничего не нашел, даже малой о нем памятки. Федька внимательно выслушал и не поверил, и сказал об этом, но так, чтоб не обидеть Платошу. А тот и не думал обижаться, вздохнул: — Отчего бы тогда балалайка зазвучала по-новому? Скажи на милость, а?.. Федьке нечего было ответить. — Пожалуй, в руках у монаха сила какая-то утаивалась. Надо быть, небесная. Она и передалась балалайке. Платоша с несвойственным ему душевным напряжением посмотрел на Паф- нутьева. Тот почувствовал этот напряг — ине захотел разубеждать Загорулькина. А время бежало торопко. Вот уж и деревья поменяли окрас и посмурнели, и малые зеленя утратили прежнюю стойкость и легко обвисали, стоило прикоснуться к ним. И небо было не то, не прежнее, словно бы сузилось, зацепившись белесыми закрайками за ближние скалы, зависшие над морем, теперь не бледно-синим, а точ­ но бы почернелым. И Верховик уже не приносил веселой искрящейся прохлады, а норовил сорвать с деревьев остатние листья. Но Платоша не замечал ничего, увлек­ шись чувствами, которые рождались в нем, когда, уйдя в таежную неблизь иль про­ сто спустившись к тонкому, острому урезу байкальской воды, прикасался нервны­ ми пальцами к балалаечным струнам. Плохо только, на сердце нет-нет да и начинало ныть, стоило подумать о том, что все в земном мире преходяще. Что же будет-то, если балалайка разучится воспроизводить поглянувшуюся мелодию, которая срод­ ни сибирской осени, — дрогнет и осыплет, подобно пожелтевшим листьям, неров­ 46