Сибирские огни, 2013, № 3
РОМАН ШМАРАКОВ ЧУЖОЙ САД ней, как по книге? Клотар много дал аббату Пернетти, почерпавшему свои выводы о познании нравственного человека из наблюдений над его меланхолическими карти нами вроде «Девушки перед мраморным фавном». Говорят, они были в дружбе; кажется мне, они невольно обманывали друг друга: один— извлекая из произведе ний художника свою благонамеренную систему, другой — думая в ней найти фило софскую опору своим вкусам. Давно ли это было? Разбойник, зарезавший Лафате- ра, уничтожил не физиогномику, без него упавшую до салонных пошлостей, но самое искусство портрета: невозможно более ему доверяться. Я спросил, вызвано ли это мнение собственным опытом. — Нет, — отвечал он, — я никогда не думал заказывать свой портрет и закажу разве лишь вам; но если бы я собрался, я подумал бы не о портрете в обычном духе, но скорее о полотне в пару этой камеристке. Представьте себе нечто в роде Гогарто- ва «Тщеславия»: молодой человек, не успевший переодеться по возвращении с бала или званого вечера, сидит, вытянув ноги; кругом него разнообразные безделушки, пестрящие стену или валяющиеся на полу; левая его рука лежит на рукояти кресла, правая подпирает подбородок, а приподнятое лицо глядит с насмешливой внима тельностью на кого-то за пределами изображенья... Тут он остановился. По недолгом молчании я обратился к нему — замечая, что расположение его переменилось, — с вопросом, когда довелось ему купить мою бедную копию, с которой, давно ее продав, думал я, что распрощался. — В Венеции, — отвечал он, — у одного известного торговца древностями (граф назвал имя: я знавал этого человека), когда копался в его подвалах, с их застояв шейся сыростью от канала Огіапо. Это было на другой день, как умерла моя жена. Я смутился и не знал, как отвечать. — Говорят, что я виноват в ее смерти, — вдруг прибавил он с нечаянной прямо той, — вы слышали, должно быть. Я пожал плечами, говоря, что невнимателен к молве. После этого было уж не воскресить разговора; граф сказал что-то незначительное и скоро вышел. Я пере вел дух. Работа шла к концу. Явился графский управитель, сухощавый старик с неприяз ненным лицом, и торжественно сказал мне, что граф прислал его с расчетом — сумма, не показавшаяся мне в другой раз слишком огромною. Меня с почтеньем проводили до порога, а дома ждал меня бедный мой слуга, насмерть перепуганный трехдневным моим отсутствием и встретивший меня как восставшего из мертвых. Я увещевал его привыкать к подобным вещам, ибо с живописцами они случаются сплошь да рядом. Подозревая, что за выходкой откровенности должно последовать охлаждение, я рад был это проверить, когда на другой день заметил, что позабыл в графском доме все кисти. У его ворот мне отвечали, что их сиятельство нынче больны и не принима ют; швейцар вынес мне ворох кистей, завернутых в газетную хронику. Я вышел на набережную. «Ты его сиятельству не свой брат, — сказал я себе. — Ваша близость, порожденная его причудой, не могла не казаться ему вынужденной; подобие власти, приобретенное тобою над ним, делало вашу фамильярность для него нестерпимою. Не думай, что ради тебя он примется воевать с сословным предрассуждением: до вольствуйся его благодеяниями и не жди новых». Я отнесся к этому тем спокойней, что самолюбие мое было чувствительно затронуто необходимостию в начале карьеры, которая мечталась мне блистатель ною, раз за разом доделывать ученическую работу, давно позабытую, — эта ирони ческая проделка случая начинала мне приедаться. Совсем утешило меня появление действительного статского советника со всей семьей и болонкой. Я с гордостью выставил перед ними завершенную работу. Мать с дочерью были в восторге, омра чаемом лишь, сколько я мог уловить, небольшою ревностью каждой из них к той 20
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2