Сибирские огни, 2013, № 3

«в самый раз тогда, когда они пообвыклись с зеркалами, паркетами да умными книгами, но дело, конечно, было не в зеркалах и пар­ кетах, а в медленном взращивании в себе достоинства...». Куда что подевалось, унесенное холод­ ным ветром. Что это за штука такая, духовная независимость? А достоинство — вредная вещь, его надо давить в первую очередь. Они засомневались: «...оказалось, что умственные интересы — дурной тон, воспитанность — это вина, которую надо избывать, да и всё то, чем они гордились, заслуживает осуждения». Беспощадна рассказчица к своим старикам, хоть и слезы на глазах: «И как всегда бывает, когда расправишься с тем, что некогда ценил, преисполняешься к изгнанному окончатель­ ной неприязнью». И вздохнув, добавляет: «на самом деле, я думаю, они чувствовали себя растерявшимися сиротами». Как тут не рас­ теряться, попав в скверные времена и про­ жив их совсем неблагополучной, а позже даже катастрофической жизнью. Да, вот так — умудрялись обходиться без общих выво­ дов, приняв «от безвыходности вполне опре­ деленную позицию: ну раз не с кем разговари­ вать, надо о том, о чем им по силам, а об ос­ тальном, своём — молчать, вон, сколько наро­ ду так обходится». Им, т. н. народу, по силам: птички, ягоды, количество белых в нынешнем году по сравнению с предыдущим... Надо не выделяться из этого слоя, оставленного уже их родителями, разумеется, «отдельные инди­ видуумы дрянь и воры, но вообще народ свят». И никаких общих выводов. Все эти короткие тексты — «Люди, со­ баки и внешняя природа», «Из жизни Пет­ рова», «Дагерротипы» (разветвляющиеся на «Марфушу» и «Захватывающую радость»), «Добродушная Глаша» — по сути дела про­ должение всё того же романа (который «Ария из 114 кантаты»). Все они соединены сюжетом, общей мыслью, голосом и чув­ ством. И каждый из них волнует (как пре­ красная поэзия; мне нравится такое опреде­ ление настоящей поэзии: хорошие стихи вол­ нуют, а плохие — нет). Причем, чувство не называется, оно возникает, ну, возможно, не совсем так, как удар кинжалом в темном пе­ реулке, совсем наоборот — накатывает мед­ ленно, как теплая волна неизъяснимой печа­ ли. Объемлет. Но это — читателя. А герои «Захватывающей радости» как раз при пер­ вой встрече обморочно бледнеют, столкнув­ шись взглядами, и прилагают «все силы к тому, чтобы, как того требовал общий зна­ менатель приличий, стереть с лица потрясен­ ное выражение и восстановить себя в пред­ шествующем виде». Ну, вы понимаете, что произошло. Хо­ рошо было Мастеру с его избранницей — их никто не видел. Здесь же на виду у всех представили дальнюю родственницу моло­ дому доктору. И с ними случилось «вневре­ менное мгновение такой глубочайшей ин­ тимности, какую Петру Петровичу и Марье Гавриловне никогда больше не выпало пе­ реживать». И тут же автор снижает пафос и комментирует: «Хотя, спрашивается, что та­ кое из ряду вон можно взять да и увидать в глазах?» Ну, нет же этому названия, и автор прекрасно знает, и вы тоже подозреваете, даже если и не пришлось пережить вам не­ бесный покой семейного чаепития длиною в вечность на дачной веранде, а дом утопает в можжевельниках, дубах и сиренях, в ябло­ нях и шатровых ивах. А среди гостей дома можно встретить (и обомлеть) кого-нибудь из давних знаком­ цев. Вот, например, Кирилла Владимирови­ ча Таганцева (он физик был, физик, и на той же кафедре, на нашей кафедре, у академика Теренина — Л. А.). Так и вижу его сутулую фигуру в институтских коридорах, извиняю­ щуюся улыбку, слышу забытую интеллиген­ тскую речь. Батюшки святы! В двух шагах были дневники его деда сенатора Николая Таганцева, создателя первого русского уго­ ловного кодекса и противника смертной каз­ ни, которые «Кирюша» тщательно хранил и прятал. А мы были лишь переносчиками слухов о «таганцевском деле», и кем был его отец Владимир Таганцев. Это уж потом, чуть ли не в 90-е стало известно, что в августе 1921 года были расстреляны 107 человек (и поэт Николай Гумилев среди них, впрочем, про поэта мы знали со школьных лет). «Нет, ни персидская сирень, ни ивы с можжевельниками никого ни от чего не спас­ ли». И хлопоты сенатора, противника смерт­ ной казни, пропали втуне. Господа, вы — зве­ ри, зачем вы их погубили? Вы звери, господа! Нельзя позволить им уйти бесследно, удержим их, спасем. Собственно этим и за­ нимается автор (и вы вместе с ним), разби­ рая груду старых бумаг никому не нужного архива, тот самый невостребованный запас, и пытаясь понять прошедшие скверные вре­ мена. У всех там мелькают родные тени. И отчего-то щемит сердце. Ну а то, что на этих страницах расцвета­ ет прекрасная русская словесность и слова расставлены в высшей степени правильно, вы и без меня поймете. Вот такая «Малая проза». Мал золот­ ник, да дорог. ЛюдмилаАГЕЕВА