Сибирские огни, 2013, № 3

Вересаеву в 1912 г Но сделать это ему так и не удалось. И на рассказах писателя так и ос­ талась печать эскизности, словно недовоп- лощенности, а влияния Чехова, Бунина и Зай­ цева оказались непреодоленными (или не­ преодолимыми?). Если ко всему этому до­ бавить лирическую туманность и обрывоч­ ность символистской и социальные мотивы «народнической» прозы, ее романтико-ре­ волюционный пафос, то цельное впечатле­ ние от рассказов и «эскизов» (которых в томе едва ли не больше «обычных» рассказов) Вяткина вряд ли можно составить. Такую — «малую» — прозу можно лишь почувство­ вать на слух, как музыку, ощутить ее мотив, настроение, особое сочетание минора и мажора, глубокой грусти и столь же силь­ ной любви, вернее, желания любить. С этой точки зрения и можно говорить, что суть прозы, как и стихов Вяткина — жен­ ская. Ибо только женщина может жить на­ строениями, «сердцем». Мужчины у писа­ теля тоже женственны, не отличаясь силой, характером, волей. Это интеллигенты, часто художники, молодые люди из дворянской или университетской среды (студенты, ученые, политики). Рассказы 1900-х гг., в основном «эскизы», именно такие, «настроенческие»: «Асины слезы», «Чего не понимала Дарья», «Интимная беседа». В последнем вернувша­ яся из ссылки революционерка Наташа убеждает свою младшую сестру Аню, не отказываясь от революционной борьбы («ты пойдешь и будешь работать»), «любить себя в высшем значении этого слова», т. е. лю­ бить «всех других». Эмоциональность, труд­ но совмещающаяся с долгом, рассудочнос­ тью, преобладает и в рассказах 1910-хгг «Как же можно без счастья?» — с такой мыслью умирает заключенный в тюрьме революци­ онер, не выдержав разлуки со своей девуш­ кой. Остальное в тексте — бодрая риторика о строительстве царства свободы и справед­ ливости — лишь дань идеалам, стремлению «осерьезнить» святую тему, уравновесить полюса души и духа. Как и в «основном» собрании сочине­ ний, особенно мрачны рассказы-очерки о тяжелой жизни семей из социальных «ни­ зов». Так, в «Начале одной жизни» (1912) вечно пьяный отец ежедневно избивает сво­ их детей. Больно щемит сердце, когда чита­ ешь, как трехлетняя Адя, выйдя из дома, «про­ тянула к солнцу ручонки и, жмурясь, засме­ ялась», а отец ударил ее со словами: «Ишь ты, тварь! Тоже... смеется!» Словно на весах иногда взвешиваешь, сколько сурового реа­ лизма и очеркизма, сколько лирики и рито­ рики в ином рассказе Вяткина. В «Холодном дне» (1913), где есть отголоски Л. Андреева и И. Бунина, высокого ранга чиновник Дани- ло-Барский получает в день своего юбилея письмо от сына, полностью развенчивающе­ го прожитую отцом жизнь. «А что ты вку­ сил от тех радостей (мысли, культуры, искус­ ства и поэзии. — В. Я.), от этой красоты («творчества и борьбы», «богатств приро­ ды». — В. Я.)?.. Жизнь твоя — холодный, бесцветный день». Меньше хочется «взвешивать», если ге­ роями рассказа являются художник, юная девушка и их любовь (не всегда, правда, вза­ имная). И только повторяемость схемы — художник присутствует в рассказах «Интим­ ный разговор», «Семь минут восьмого», «Божья свеча» — снижает их художествен­ ный эффект. Впрочем, может, это еще одна особенность «дополнительных» томов в со­ браниях сочинений, где соседствуют произ­ ведения по принципу их «неучтенности»? Наверное, Вяткин бы вышел, в конце кон­ цов, к своей оригинальной теме и манере даже и в кругу этого жизненного «материа­ ла», как уже выходил в «Рассыпанных лепе­ стках» (1916), где от лица легкомысленно влюбленной героини очень живо рассказы­ вается о ее декадентской («блаженное бе­ зумие») любви к одному «человеку твор­ ческой мысли», если бы не роковые годы. На сломе эпох и манер Вяткина-прозаика выручают дети (рассказ «Митькин ренес­ санс», 1918 г, о судьбе мальчика, чуть не ставшего игрушкой в руках избалованной барышни) и «делегатки» (рассказ «Пелаге­ ин огород», 1926 г, о предприимчивых на­ родных избранницах, заработавших на об­ щественные сепаратор и маслобойку пло­ дами коллективного огорода), к ним при­ мыкает другой рассказ-агитка «Пашка и дру­ гие» (1931) о вреде мечтаний про «вечный двигатель» и пользе умелой организации колхозных бригад в борьбе за урожай. Соб­ ственно, теперь это принадлежит уже не ли­ тературе, а ее истории. И не перестаешь сожалеть, что уверен­ но развивавшийся талант поэта и прозаика сломала революция и гражданская война. Ибо талант Вяткина особый — тонкий, хруп­ кий, «женский», которому противопоказа­ ны катаклизмы внешние, тем более смена строя и всего уклада жизни. Внутренние же только стимулировали его творчество. Оче­ видно, что встреча и первый брак в 1915 г. с Капитолиной Юргановой отразились в пье­ се «Вечный канун». По крайней мере там в числе главных героев фигурирует Капелька, 181