Сибирские огни, 2013, № 3

Владимир БЕРЯЗЕВ ЯЗЫКИ СТИХАЮЩЕГО ШТОРМА ...то сокровенно-неразменное, за что нас любят умно презирать и обожают страстно ненавидеть. Александр РАДАШКЕВИЧ I Эпиграф этот из верлибра «Риторичес­ кий триптих» поэта и автора «Сибирских ог­ ней», проживающего уже долгие годы в Ев­ ропе, то в Париже, то в Праге. Радашкевич весьма точно и выразительно передаёт в этой вещи отношение определённой публики (и эмигрантской, и западной) к России и к её уверенности в собственной правоте, то есть к тому, что некоторые называют отсутстви­ ем рефлексии: «Есенин слишком задушевен, Чайковский — тьфу! — сентиментален, ваш Пушкин — гадко романтичен, а Достоевс­ кий — мерзко православный, Толстой — до отвращения народен. И ваша рабская Рос­ сия ещё воображает, что чего-то стоит». Это, разумеется, монолог-обобщение, но воспро­ изведённый на основании много раз слы­ шанного, артикулированного тысячеустно. Более того, не в европах, а уже в самом Оте­ честве я неоднократно имел несчастие чи­ тать подобное, самое близкое, что приходит на память — это откровения Чубайса об ужасе и омерзении после прочтения Досто­ евского и ФБ-посты его кореша Альфреда Коха (весь видимый и невидимый спектр не­ нависти к стране, где его лишили руля и ко­ рыта). Но они хоть, слава Богу, не поэты... Итак, вопрос. Может ли русская поэзия сегодня быть вселенско-русскоязычной, то есть отдельной от России, её пространства, культуры, духа, исторической памяти? Мо­ жет ли обитать лишь в некоем языковом ко­ коне, автономно? Или, страшно сказать, даже в противостоянии, во вражде к метро­ полии? Мой опыт редактора и стихотворца не­ колебимо и однозначно утверждает — нет. Без вариантов: нет и ещё раз нет! А вот что касаемо того, где может жить и творить русский поэт, и кто он по крови, по пятой графе, это, доложу вам, не имеет ровно никакого значения. Как писала недав­ но, начитавшись экстремистской литерату­ ры, мусульманка-отроковица, тоже ослеплён­ ная ненавистью к России: «А ваш Пушкин вообще негр!» Да, и мы этим гордимся. Едва ли не лучший на сегодня поэт рус­ ского зарубежья Бахыт Кенжеев всю жизнь мотается по планете, в силу своей профес­ сии переводчика, по корням оставаясь чис­ токровным казахом, а по духу и лирическо­ му дыханию — неотъемлемо нашим, пото­ му он и любим в пределах бывшей империи и за её пределами. И забывчив я стал, и не слишком толков, только помню: не плачь, не жалей, пронеси поскорее хмельных облаков над печальной отчизной моей, и поставь мне вина голубого на стол, чтобы я, от судьбы вдалеке, в воскресенье проснулся под южным крестом в невеликом одном городке, дожидалсярассвета, и вскрикивал: «Вон первый луч!» Чтобы плыл вместо слов угловатый, седеющий перезвон католических колоколов. Разве даром небесный меня казначей на булыжную площадь зовет перед храмом, где нищий, лишенный очей, малоросскую песню поет? Вполне допускаю, что кто-то криво ус­ мехнётся, но — в моём представлении — поэт сразу лишается дара и права творить, отрёкшись от родителей и лжесвидетельствуя (четвёртая и девятая заповеди), ибо Родина и Бог только и определяют черёд его слов и 167