Сибирские огни, 2013, № 3

снопамятному «огорчённому налиму») — следующая самооценка Перегуда: «когда я <...> вспоминаю об этих безумных мечтах моих, то не поверите, а мне делается ужас­ но!» (IX, 543). Импульс к освобождению из ужасающих бесовских сетей способствует торжеству истинного человека. «Цыпленок зачинается в яйце тогда, ког­ да оно портится» (IX, 585), — этим замеча­ нием философа Григория Сковороды про­ ясняется процесс, происходящий в герое: пусть он уже не годится для прежней «соци- абельной» жизни, зато в духе его «поднима­ ется лучшее» (IX, 585). В доме для умали­ шенных на грани безумия и мудрости Пере­ гуд, наконец, начинает путь приближения к истине. Теперь он избавился от цивилизации, от общественной жизни, в которой всё было скрыто мраком, перемешано (точнее — по­ мешано). Герой постигает добро и зло в чис­ том виде. У него «вырастают крылья», и по ночам он «улетает отсюда “в болото” и там высиживает среди кочек цаплины яйца, из которых непременно должны выйти жар- птицы» (IX, 588). Некоторые исследователи трактуют этот метафорический образ как тезис «о рожде­ нии новых идей и явлений в лоне старого от­ живающего мира. < . > Прекрасные и благо­ родные мысли должны озарить человеческую жизнь высоким нравственным светом, подоб­ но жар-птице, издавна символизирующей в народном сознании счастье и благополучие» [10]. Другие склонны рассматривать образ жар-птицы в мифологическом плане, «так как именно огонь одухотворяет мир» [11]. Однако эпизод на «болоте» не поддаётся столь однозначным и прямолинейным истол­ кованиям. Неслучайно Лесков, предлагая «За­ ячий ремиз» для публикации в журнале «Рус­ ская мысль», предупреждал о том, что в пове­ сти всё «тщательно маскировано» (XI, 599). Следует иметь в виду, что писатель и его герой великолепно знают фольклор, окруже­ ны им как элементом духовной и бытовой атмосферы. «В устных преданиях, — отме­ чал Лесков, — < . > всегда сильно и ярко обо­ значается настроение умов, вкусов и фанта­ зии людей данного времени и данной мест­ ности», «в младенческой наивности» есть «оригинальность и проницательность народ­ ного ума и чуткость чувства» [12]. На первый взгляд, было бы достаточно простого указания на праоснову фольклор­ ного образа и связанных с ним мотивов. Од­ нако в повести Лескова имеет место процесс творческого усвоения и созидательной пе­ реработки фольклорного материала в свете религиозно-нравственных представлений писателя. Мифопоэтическая парадигма образа жар-птицы включает в себя целый комплекс семантических и художественных мотивиро­ вок. Устойчивая роль жар-птицы в славянс­ ком фольклоре — служить чудесной помощ­ ницей, доброй волшебной силой, побеждаю­ щей потусторонние силы противников рода человеческого, разрушающей враждебное человеку пространство. В эстетике чудесно­ го золотой окрас оперения жар-птицы — величина постоянная — и это не только си­ ноним огненности. Этот непременный атри­ бут связан с тем, что «птица прилетает из другого, (“тридесятого царства”), откуда про­ исходит всё, что окрашено в золотой цвет» [13]. Это «золотое», «иное царство» в народ­ ном сознании, помимо чудесного, имеет так­ же социально-бытовое наполнение: симво­ лизирует безбедную жизнь, материальный достаток. Именно из золотых чертогов про­ исходят «свинка — золотая щетинка, утка — золотые пёрышки, золоторогий олень и золо­ тогривый конь» [14]. В сказках «золото фигу­ рирует так часто, так ярко, в таких разнооб­ разных формах, что можно с полным правом назвать это тридесятое царство золотым цар­ ством» [15], — указывал В.Я. Пропп. В мифологическом ракурсе золотой цвет соотносится с солнечным светом, по­ стулируется связь «иного царства, небыва­ лого государства» с небесной сферой. Жар- птица — небожительница. Ослепительное сияние, исходящее от каждого её пера, на­ полняет жизнь человека ярким светом, про­ гоняет тьму, всегда сопряженную в народ­ ном представлении с нечистой силой. Золо­ тое светоносное оперение небесной обита­ тельницы «золотого царства» в христианс­ ком контексте может быть соотнесено с еван­ гельским откровением о «золотом граде» Небесном Иерусалиме, уготованном для праведных, в котором «отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет» (Откр. 21: 4). Символично, что «ночи там не будет»; «спасенные народы будут ходитъ во свете Его» (Откр. 21: 24, 25). Так фольклорный образ представлен в более многообразном переплетении с не­ фольклорным материалом, допускает воз­ можности лирико-смыслового «сцепления» с христианским контекстом. Жар-птица сим­ волизирует божественный свет, вознесение к небу. «Жар» не только золотое сияние и свечение, но и жар неостывшего сердца — этого центра в православной антропологии, куда сведены все помыслы и чувства чело­ века, устремлённого к чуду, к Богу. Неслу­ чайно поэтому в «Заячьем ремизе» настой­ чиво проявляется мечта о жар-птице как о 163