Сибирские огни, 2013, № 3
РОМАН ШМАРАКОВ ЧУЖОЙ САД предков, счастливо воевавших в истекшем столетии под началом Ласси, Миниха и Румянцева, несколько лет назад, путешествуя с молодою женой, он совершил за границею одну-две поразительные выходки, которые, разгласившись, моглидать повод к политическим применениям. В обстоятельствах, когда наши польские дела и несча стные следствия распространившейся холеры обращали на нас неблагосклонное внимание европейских газет и кабинетов, вызвать досаду занятого правительства значило пренебрегать своей судьбой. Испуганные родственники, которые стояли к правительству слишком близко, чтобы не уважать легчайших перемен на его лице, письменно умоляли графа вернуться, и он проявил достаточно благоразумия, пос ледовав их советам; однако в Венеции, откуда он собирался в обратный путь, неожи данно скончалась его жена — дело, которое, кажется, осталось неразъясненным, после того как он без дальнейших следствий вернулся на родину. Это было в те поры, когда мне был досуг следить за сплетнями, получавшимися из Европы, где на вранье пошлины легче; потом я ничего не слышал о графе — отчасти потому что вообще немного стал слышать, отчасти потому что его жизнь и служба не давали поводов к особливому вниманию. Видеть его никогда мне не доводилось, и оказавшиеся у него причины искать меня сильно меня занимали; но от слуги, меня сопровождавшего, ничего нельзя было добиться — он хранил тайну графских намерений как добросо вестный рассказчик, ни словом не выдающий будущей развязки. Граф ожидал в своем кабинете. Не стану описывать ни подъезда, ни внутрен них видов его дома, думая, что при наилучших побуждениях не смогу удовлетво рить охотников до таких описаний; однако способность жить в покоях, обитых фи олетовым, была для меня удивительной. Граф был мужчиной лет тридцати пяти, очень красивым; наследственное высокомерие смягчалось в нем странным про стодушием рассеянности, а беспокойство в движениях обличало человека, глубоко озабоченного. Я ему назвался. Он запер кабинет и отдернул бархатное покрывало с картины, стоявшей в углу, спросив, знакома ли мне она. Я глянул на нее с удивле нием. Это была известная Каттегщдйсйеп Клотара. Граф, так же пристально глядя на меня, как я на молодую камеристку, стоящую в профиль ко мне, с серебряною посудиною в обнаженных до середины локтя руках, спросил, знакома ли мне эта работа. — Да, — отвечал я ему с сомнением, — знакома; это, сколько могу понять, копия, мною сделанная, лет семь тому. Нескоро привелось свидеться. Тут только я заметил, что ни единой картины не попалось мне на глаза ни в самом кабинете, ни по пути к нему. В иных обстоятельствах это соображение мне бы польстило. — Отчего вы сомневаетесь? — спросил он, глаз с меня не сводя. — Свою работу узнать нетрудно, — сказал я, обращаясь наконец лицом к не му, — но, кажется, кто-то после меня приложил к ней руку; есть перемены против оригинала. — Что именно изменено? — подхватил он. — Боюсь, не упущу ли чего... картины Клотаровой я с той поры не видал, как вернулся из-за границы . но художник изобразил ее в чепце: тут, однако, чепец запи с а н . Клотар славен был умением писать белокурые женские головки, коим откры тое окно, помещаемое на заднем плане, придавало нечто вроде тонкого, воздушного сияния; Грез добивался узнать его секреты, и сам он, смеясь, говорил, что нашел бы себя в изображении святых, если бы они вошли в парижскую моду; но в сем случае он не мог не ограничить своей способности наблюдениями приличия — должно быть, какой-то живописец романтический решил сделать ему одолжение, сняв у ней чепец, и, надо сказать, не зря — кудри ее выписаны отменно, точно сам старый мастер воскрес ради этой проказы . Да, еще, я вижу, полотенце — через левую руку висело у нее перекинутое полотенце, без которого она уж конечно не принесла бы 14
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2